Рассказы о. Варнавы. Книга 2-я. Страница 6-я
Здравствуйте, дорогие посетители православного островка “Семья и Вера”!
Публикуем 6-ю страницу ВТОРОЙ книги интересных и назидательных рассказов известного российского писателя и поэта монаха Варнавы (Санина), в историях которой автор поведал о славном прошлом нашего Отечества.
МАЛЕНЬКИЕ РАССКАЗЫ – “СЕГОДНЯ И ВЧЕРА”
Монах Варнава (Санин)
КНИГА ВТОРАЯ
Страница 6-я
ТАЙНЫЙ СОВЕТ
Незадолго до своей кончины византийский император Алексий I Комнин[1] беседовал со своим старшим сыном Иоанном.
То и дело морщась от донимавшего его ревматизма, он, уклоняясь от отчаянных взглядов сына, больше всего хотевшего знать, передаст ему отец престол или нет, долго говорил о новых, подготовленных им законах, которые неукоснительно должны быть соблюдаемы и после него.
О внутренних делах государства.
О его внешней политике.
И тут сказал:
— Бойся руссов. Старайся всегда жить с ними в мире!
Иоанн с недоумением посмотрел на отца.
И это говорит он, о бесстрашии и мужестве которого ходили легенды?!
Весь Константинополь, а затем и Империя, с гордостью рассказывали.
Когда в 1107 году в Константинополе узнали о нашествии Боэмунд[2], началась паника.
И только Алексий принялся невозмутимо развязывать ремень сандалии, говоря:
«Сейчас мы пойдем завтракать, а потом подумаем о Боэмунде».
— Бойся их. Это теперь не только сам по себе сильный и храбрый народ.
— Что ты хочешь сказать этим, отец? — уточнил Иоанн, не совсем поняв, что имеет в виду базилевс.
И тот, попросив подать ему одну из бумаг, ответил:
— Вот… Я тут как-то прикинул. И увидел то, что почему-то не заметили прежние базилевсы. Смотри: эта хитрая лиса Ярослав Мудрый умудрился породниться едва ли не со всеми более-менее значимыми государствами. Так, что в нынешних их правителях течет русская кровь! Казимир Польский, как ты видишь на этой схеме, женат на его родной сестре. Обрати внимание — Ярослав помог Казимиру смирить весьма серьезного мятежника, Моислава, с его — и это тоже заметь! — многочисленным войском. Так что Русь, в случае военной нужды, вправе требовать за это ответной благодарности. Далее. Старшая его дочь Елизавета вышла замуж за норвежского принца Гаральда. Вторая — Анна — за короля французского Генриха. Да проявила такой характер, что без ее подписи был не действителен ни один королевский указ. Младшая дочь, Анастасия — за венгерского короля Андрея. Через сыновей Вячеслава и Игоря он породнился с германцами. А из-за оплошности Константина Мономаха — и с нами… Эту его политику продолжили женившийся на нашей царевне Всеволод Ярославич, женивший сына Владимира Мономаха на дочери английского короля и сам Владимир Мономах. Кстати, как сообщают верные люди, этот князь, занявший недавно Киевский стол и, следовательно, ставший Великим, готовит против нас большую войну. И вот что я надумал сделать…
Покосившись на статую Константина Багрянородного, император сделал знак, чтобы сын подошел ближе.
Еще ближе…
Вот так…
И остальное дошептал ему на ухо.
— Как! — в изумлении отшатнулся Иоанн. — Передать руссам наши святыни?!
— Тс-сс!.. — приложил палец к губам базилевс, не без тревоги оглядывая стены. Как никто другой, он прекрасно знал, что они имеют невидимые для глаз, но очень удобные для уха — отверстия. — Не я, так тот, кто будет базилевсом ромеев после меня. А что, ты полагаешь, будет лучше, если Мономах со всеми своими родственниками двинется на Константинополь? Так он ведь тогда и щит к нашим вратам, как его предок Олег прибивать не станет. И знаешь почему?
— Почему? — эхом отозвался царевич.
Сам будучи хитрым и коварным, благодаря чему и пришел в свое время к власти, Алексий Комнин с недовольством посмотрел на него и ответил:
— А потому что — уже не на что будет прибивать!
Он немного помолчал.
Сказал:
— Другого выхода все равно уже нет. Поверь, я придумал самое лучшее… Почему, собственно, на всякий случай, и дал тебе этот совет.
И отпустил сына.
А вскоре на торжестве в ипподроме он почувствовал себя столь плохо, что в самый разгар праздника его пришлось в носилках спешно относить в Манганский дворец.
Здесь, у одра умиравшего базилевса, началась вообще свойственная для Византии борьба за власть.
Его жена Ирина и дочь Анна требовали, чтобы освобождающийся престол был передан, в обход законного наследника Иоанна — мужу Анны, кесарю Никифору Вриеннию.
Но император, не сказав ни «да» своему сыну, ни «нет» зятю, скончался.
— Ты и при жизни отличался всевозможным коварством, любя говорить не то, что думал, но и теперь, расставаясь с жизнью, не изменил тому, что любил прежде! — в отчаянии воскликнула его жена.
Пока она с Ириной размышляла, как захватить трон и начинать действовать, Иоанн Комнин успел занять дворец и короноваться.
Правда, опасаясь за свою жизнь, он даже не вышел на панихиду по своему отцу.
Но впоследствии, унаследовав лучшие его качества, правил так, что, если бы тот это мог видеть, вряд ли бы снова был им недовольным.[3]
И первым что сделал, это выполнил тот, тайный, совет своего отца…
_____________________
[1] Время жизни 1057-1118 гг. Получив в наследство от предыдущих базилевсов Империю в самом плачевном состоянии, провел глубокие внутренние преобразования, усилил армию и быстрыми темпами достиг невиданных экономических и военных успехов.
[2] Один из главных вождей угрожавших безопасности Константинополя крестоносцев.
[3] Время правления Иоанна было эпохой наивысшего могущества Византийской Империи династии Комнинов.
ЦАРСКИЕ РЕГАЛИИ
или
МИРНЫЙ ВОИН
Владимир Мономах не любил войн.
Хотя — вот ведь как в жизни бывает! — за свою долгую жизнь провел их немало.
И теперь неохотно, который уже месяц готовился еще к одной, да немалой — за дунайские земли с ромеями.
Повод для этого был предостаточный.
Коварное убийство покойным уже императором Алексием супруга его дочери Марии — царевича Леона. Сына предыдущего базилевса Романа Диогена. Собрав войско, царевич вступил в северные области империи и завладел несколькими дунайскими городами. За это Алексий и подослал к нему в Доростол двух аравитян, которые злодейски умертвили его.
Сил у Руси, которая могла теперь без труда сжаться в один боевой кулак, тоже хватало.
Да вот только все это, то есть, еще одна большая война, было противно желаниям и самой природе Владимира Мономаха.
Иное дело — когда он, сам зачастую с мечом и щитом, боролся против междоусобиц, за единство на Русской земле.
Но зато теперь здесь порядок.
Каждый князь готов выполнять любую его волю.
А то ли было досель?
Сплошные междоусобицы!
Кровь рекой.
Отчаянные крики и плач уводимых в полон жен и детей…
Причем, не кем-то там, а — своими!
И с чужими — половцами, этим злейшим врагом русского люда, во всяком случае с их опустошительными набегами покончено навсегда!
Теперь можно было спокойно — это раньше приходилось почти месяцами не слазить с коня, и в храм Божий сходить.
И поучения тем, кто после него останется княжить — сыновьям написать.
«О, дети мои! Хвалите Бога!»[4] — перечитывая свои же знакомые строки, склонился над листом, хорошо освещенным греческим, еще матерью привезенным из Царьграда, канделябром, великий князь.
— Все верно, как же Его не хвалить? — будто это написал кто-то другой, одобрил он вслух.
«Любите также человечество. Не пост, не уединение, не монашество спасет вас, но благодеяния. Не забывайте бедных; кормите их, и мыслите, что всякое достояние есть Божие и поручено вам только на время. Не скрывайте богатство в недрах земли — это противно христианству. Будьте отцами сирот… не давайте сильным губить слабых. Не убивайте ни правого, ни виновного: жизни и душа христианина священна. Не призывайте всуе имени Бога; утвердив же клятву целованием крестным, не преступайте оной…»
Мономах тяжело вздохнул, вспоминая, как несколько лет назад он сам вынужден был нарушить данную им половецким ханам клятву и умертвить их, когда они приехали к нему за данью. Но как… как было поступить иначе? Ведь отпусти он этих ханов живыми — сколько горя они принесли бы Руси!
Поистине эти строки писали с кровью — как тех ханов, так и кровью его души…[5]
«Не оставляйте больных; не страшитесь видеть мертвых: ибо все умрем. Принимайте с любовию благословение духовных; не удаляйтесь от них; творите им добро, да молятся за вас Всевышнему. Не имейте гордости ни в уме, ни в сердце, и думайте: мы тленны; ныне живы, а завтра во гробе. Бойтесь всякой лжи, пиянства и любострастия, равного гибельного для тела и души. Чтите старых людей как отцов, любите юных как братьев… Приветствуйте всякого человека, когда идете мимо… Все хорошее узнав, вы должны помнить: чего не знаете, тому учитесь… Леность — мать пороков; берегитесь ее. Человек должен всегда заниматься: в пути, на коне, не имея дела, вместо суетных мыслей читайте наизусть молитвы или повторяйте хотя самую краткую, но лучшую: Господи, помилуй! Не засыпайте никогда без земного поклона; а когда чувствуете себя нездоровыми, то поклонитесь в землю три раза. Да не застанет вас солнце на ложе! Идите рано в церковь воздать Богу хвалу утреннюю: так делал отец мой; так делали все добрые мужи…»
Вспомнив покойного отца – Всеволода Ярославича – Владимир Мономах светло улыбнулся:
— Надо же! Ни разу с Руси не уезжая, научился говорить на пяти языках. Не зря его так хвалили за то чужестранцу. А уж Бога он как чтил… Что и мне передал измлада. А войну — нет, войну, как и я, не любил… Хотя, куда от нее мне было деваться, когда он повсюду вместо себя — меня посылал? И вот теперь как бы избавиться от нее… Господи, помилуй!
«Всех походов моих было 83; а других маловажных не помню. Я заключил с половцами 19 мирных договоров, взял в плен более ста лучших их князей и выпустил из неволи, а более двух сот казнил и потопил в реках. Кто путешествовал скорее меня? Выехав рано из Чернигова, я бывал в Киеве у родителя прежде Вечерен. Любя охоту, мы часто ловили зверей с вашим дедом. Своими руками в густых лесах вязал я диких коней вдруг по нескольку. Два раза буйвол метал меня на рогах, олень бодал, лось топтала ногами; вепрь сорвал меч с бедры моей, медведь прокусил седло; лютый зверь[6] однажды бросился и низвергнул коня подо мною. Сколько раз я падал с лошади! Дважды разбил себе голову, повреждал руки и ноги, не блюдя жизни в юности и не щадя головы своей. Но Господь хранил меня. И вы, дети мои, не бойтесь смерти, ни битвы, ни зверей свирепых; но являйтесь мужами во всяком случае, посланном от Бога. Если Провидение определит кому умереть, то не спасут его ни отец, ни мать ни братья. Хранение Божие надежнее человеческого…»
Огонь канделябров заиграл от дуновения воздуха из открывшейся вдруг двери.
Мономах поднял голову.
И увидел вошедшего к нему старого, еще батюшке послужившего изрядно — воеводу Ратибора.
Вид у того был загадочно-радостен.
— Там, — сказал он, — послы от императора Иоанна, сына покойного Алексия Комнина пожаловали. Во главе с митрополитом эфесским Неофитом!
— О? — удивленно приподнял бровь Мономах. — И чего же им надобно?
— А идем — это не слышать, а видеть надо!
Владимир Мономах, недоумевая, облачившись, как то подобало великому князю, вышел в свой тронный зал.
Сел на доставшийся еще от отца высокий, резной стул.
Велел пригласить послов.
И когда те вошли — не поверил своим глазам.
Ярослав Мудрый всего этого уж как от ромеев просил — и не дали.
А тут — сами! — с почетом внесли и вручают ему:
Частицу Креста Животворящего Древа Господня.
Сердоликовую чашу, некогда принадлежавшую римскому императору Октавиану Августу, которую византийские базилевсы, и то не часто, могли брать в свои руки.
А также то, от чего у другого, но только не у него, кругом могла пойти голова:
Царский скипетр…
Круглую, в виде шара с крестом державу…
Золотую тяжелую цепь…
Бармы…
И — украшенную драгоценными каменьями корону.
— Эту корону носил твой родной дед — Константин Мономах, — сказал митрополит. — Теперь она по праву — твоя!
…— Ну что ты будешь делать с этими хитрыми, как всегда, ромеями? — якобы озадаченно качая головой, а на самом деле, с довольной улыбкой обратился Владимир Мономах к Ратибору, когда они остались одни. — Как после такого пойдешь войною на них?
И, как хорошо известно теперь из истории, действительно, не пошел!
__________________
[4] Заимствовано из подлинных источников, в переводе на современный язык.
[5] Об этом трагическом случае в жизни благодетельного великого князя можно подробнее прочитать в большом романе в стихах «Дань Мономаха» в книгах «Божий суд», «Встреча. Избранное в 2-х томах», а также на сайте www.esanin.ru.
[6] Рысь.
ТЕПЛО И ЛЁД
Новгородский князь Мстислав Владимирович получил письмо-приказ от отца.
Пока что еще не великого князя — Владимира Мономаха.
Взяв его из рук гонца, он поцеловал изображенного на свинцовой печати лик святителя[7] Василия Великого.
Развернул письмо.
Прочитал.
Отпустил всех из своего шатра.
И сел, обхватив разом отяжелевшую голову руками.
Вот оно как обернулось…
А началось все с того, что совсем еще юный сын Мономаха, его родной брат — Изяслав, будучи правителем Курска, не столько по свойственному его летам легкомыслию, сколько по совету своих воевод, сам, без дозволения отца, пошел войной на город черниговского князя Олега и захватил его, взяв при этом в плен Олегова наместника.
Нет!
Даже еще раньше…
Когда Владимир Мономах и Олег, сыновья двух Ярославовичей — Всеволода и Святослава, были самыми близкими друзьями.
Именно своему двоюродному брату доверил Владимир встречать на границе невесту — дочь печально погибшего во время морской битвы английского короля Гаральда — Гиту.
От этого брака родился он, Мстислав.
И именно Олега выбрал Мономах в крестные отцы своему первенцу.
Честь — первостатейная!
Однако потом внезапно, от неудачно сделанной лекарями операции на щеке, умер Святослав.
По Ярославовой лествице, Олег безжалостно лишался всяких прав на дальнейшее княжество.
Стал князем-изгоем.
Бежал.
Вернулся на Русь с отрядами половцем.
Пролил немало крови.
В том числе и княжеской.
Причинил немало горя простым русским людям.
От чего из Олега Святославовича стал для них Олегом Гориславичем.
Снова бежал, побывав в Византии, где были только рады ослаблению могучего северного соседа начавшимися междоусобицами.
И дали ему не только знатную жену, свои преисполненные коварства советы, но и немало золота.
Выждав удобный момент, после смерти отца Мономаха, Олег возвратился на Русь.
Изгнал Владимира из Чернигова…
Затем Владимир не без труда вновь овладел им.
Обездоленный Олег двинулся к своему Мурому, который как раз к этому времени и захватил Изяслав.
Разгорелась сеча, в которой Олег не только победил, но и убил Изяслава.
Взяв Муром, в котором была супруга Изяслава, а также принадлежавшие уже Мономаху Суздаль и Ростов, он пленил множество безоружных граждан.
Продав из в полон…
Тщетно взывал к своему крестному отцу Мстислав, говоря ему через послов:
«Ты убил моего брата; но в ратях гибнут цари и герои. Будь доволен своим наследственным городом: в таком случае умолю отца моего примириться с тобою».
Но Олег и слушать его не хотел.
Более того, уже зарился и на сам Новгород…
Не в силах удержать за собой Ростова и Суздаля, он выжег последний, оставив в нем только один монастырь с церквями, и засел в Муроме.
Наконец, сам Мономах попытался усовестивить, остановить брата.
И написал Олегу:
«Долго печальное сердце мое боролось с законом христианина, обязанного прощать и миловать: Бог велит братьям любить друг друга, но самые умные деды, самые добрые и блаженные отцы наши, обольщаемые врагом Христовым, восставали на кровных… Пишу тебе, убежденный твоим крестным сыном, который молит меня оставить злобу для блага земли Русской и предать смерть его брата на суд Божий. Сей юноша устыдил отца своим великодушием! Дерзнем ли, в самом деле, отвергнуть пример Божественной кротости, данный нам Спасителем, мы тленные создания? Ныне в чести и в славе, завтра в могиле, и другие разделят наше богатство! Вспомним, брат мой, отцов своих: что они взяли с собою, кроме добродетели? Убив моего сына, видя его юный увядший цвет, ты не пожалел о нем; не хотел написать ко мне письма утешительного; не хотел прислать бедной, невинной снохи, чтобы я вместе с нею оплакал ее мужа… Ради Бога, отпусти несчастную, да сетует как горлица в доме моем, а меня утешит Отец Небесный. Не укоряю тебя безвременною кончиною любезного мне сына: и знаменитейшие люди находят смерть в битвах; он искал чужого и ввел меня в стыд и в печаль, обманутый слугами корыстолюбивыми. Но лучше, если бы ты, взяв Муром, не брал Ростова и тогда же примирился со мною. Рассуди сам, мне ли надлежало говорить первому или тебе? Если имеешь совесть, если захочешь успокоить мое сердце и с послом или священником напишешь ко мне грамоту без всякого лукавства, то возьмешь добрым порядком область свою, обратишь к себе наше сердце, и будем жить еще дружелюбнее прежнего. Не боязнь и не крайность заставляет меня говорить таким образом, но совесть и душа, которая мне всего на свете драгоценнее…»
Олег, получив это, написанное, словно кровью сердца, письмо, согласился заключить мир.
Но… как оказалось, только для видимости, чтобы усыпить бдительность Мстислава.
Меряя все на свой аршин, он принял духовное мужество Мономаха за трусость, а силу за слабость…
И как только Мстислав, отвоевавший Суздаль, спокойно распустил своих воинов по селам, ринулся на него с войском…
Встал под городом, ожидая, что племенник, испугавшись внезапного нападения, бросится прочь.
Но Мстислав в одни сутки собрал дружину: новгородскую, ростовскую, белозерскую — и приготовился к битве за городским валом.
Так они выжидали четыре дня…
И вот тут-то и пришло это письмо от отца.
В нем Мономах дал всю волю своему гневу.
«Гони его до конца, как бешенную собаку!» — писал он.
Как теперь быть?..
Что делать?..
С одной стороны нужно было выполнять повеленье отца.
А с другой — спасать своего дядю…
Непростое дело!
Предав его в Божью волю, Мстислав взял щит, меч.
И решительно вышел из шатра…
Вместе с письмом Мономах прислал и военную помощь.
Под своим — известным на всей Руси (и не только!) — стягом.
Когда началось сражение, бывалые воины Олега, при виде этого знамени, пришли в ужас, решив, что сам непобедимый Мономах пришел со своей дружиной, чтобы отомстить за смерть своего сына.
И побежали.
Олег тщетно пытался остановить их.
И вскоре — сам обратился в бегство…
Он долго бегал потом от Мстислава, не зная, где преклонить главы, пока посланные за ним в погоню воины не застали его в небольшом лесном срубе, греющим озябшие руки у печи, в полном отчаянии.
Как строго-настрого наказал им Мстислав, они не причинили никакого вреда князю.
— Что мой Муром? Конечно, сожгли? — не без удивления отметив это, хмуро спросил Олег.
— Нет, — ответствовали воины. — Наш князь приказал нам не трогать его.
Олег недоверчиво посмотрел на них:
— А мои люди? Уведены в полон?
— Тоже нет. Все, как и были — на месте!
Олег отказывался верить тому, что слышал.
Но стоявшие перед ним воины были не в пример его наглым и жадным до чужого богатства дружинникам.
По спокойным, открытым лицам сразу видно: такие не лгут.
И тогда он, облизнув пересохшие губы, спросил:
— А… моя семья? Жена?.. Дети?..
— Как то и подобает княгине и княжичам: в довольстве и уважении! — ответствовали и на то воины.
Олег долго-долго молчал.
Смотрел на огонь в печи.
И наконец, чуть слышно сказал:
— Я готов целовать крест о мире… И можете передать пока на словах Мстиславу и Владимиру, что не нарушу этого целования вовек!
И действительно, это великодушие Мономаха и, особенного, его сына[8] растопило заледеневшее от давней обиды сердце Олега.
Да так, что он даже не стал оспаривать права Владимира Мономаха, когда тот после смерти Святополка-Михаила[9] сел на Киевский стол, став Великим князем.
Хотя и был на целых два года старше его…
_________________
[7] Обычай носить два имени — одно языческое и другой христианское — пришел на Русь после ее крещения. Сам Мстислав был Мстиславом-Феодором.
[8] Которого народ прозвал великим, а церковь причислила к лику святых.
[9] Ему, после смерти своего отца, Владимир Мономах, несмотря на свою силу и уговоры старших дружинников уступил Киевский стол, строго соблюдая закон «Ярославовой лествицы», по которому Великим князем мог стать только старший в роду.
КРЕСТ И МЕЧ
Всеволод-Гавриил, сын Мстислава-Феодора, внук Владимира-Василия Мономаха, князь свободолюбивого и вздорного Новгорода, получил послание от вступившего на Киевский стол Ярополка Владимировича[10].
Занявший место его умершего отца новый Великий князь сообщал, что в исполнение Мономахова завещания отдает ему, Всеволоду Переяславль.
Который считался вторым, после Киева, городом.
И сразу же Всеволод оказался между двух огней.
Во-первых, его дядя Георгий,[11] который был моложе летами, заключив союз с другим младшим сыном Мономаха Андреем, не на шутку встревожились тем, что после этого, чего доброго, Ярополк не сделал бы Всеволода наследником Киевского престола.
А, во-вторых, новгородцы, узнав о том, что он оставляет их, были недружелюбны и хмуры.
Хотя князь так старался во время управления их городом!
Все они всегда были сыты, обуты…
В страшный голод, спасая людей от гибели, он истратил на то всю свою казну.
Как доблестный воин, отстаивая интересы Новгорода, победоносно ходил походами на ямь и на чудь.
Никогда не берясь за меч ради корысти ми власти…
А новые монастыри?
А храмы, которые он воздвиг со святителем Нифонтом?
Собор великомученика Георгия в Юрьевском монастыре…
Храм святого Иоанна Предтечи, построенный в честь небесного покровителя его сына-первенца Иоанна, умершего во младенчестве.
В специальном уставе Всеволод даровал льготные грамоты собору Святой Софии и другим церквям…
И вот все это, словно забыто.
Наученный отцом и дедом смиренно сносить все напраслины и обиды, Всеволод, помолился своим святым предкам — князьям стастотерпцам Борису и Глебу, чтобы они укрепили его в терпении.
Быстро собрался в дорогу.
Вдел в ножны тяжелый меч[12], специально изготовленный для него в виде креста, чтобы он каждый раз напоминал ему о милосердии и любви даже во время самых жестоких войн.
Отправился в путь-дорогу.
Въехал в Переяславль.
И… уже через несколько часов был изгнан оттуда Георгием.
Делать нечего, пришлось возвращаться в Новгород.
Но тут ждала его новая беда.
Они отказались принимать Всеволода обратно.
«Забыв клятву умереть с нами, — заявили они, — ты искал другого княжения: иди же куда тебе угодно!»
Всеволод, превращаясь тем самым в изгоя — то есть, того, чего больше всего на свете боялись другие князья — смиренно перенес и это.
Правда, новгородцы вскоре одумались и возвратили изгнанника.
Но вскоре, несправедливо припомнив ему старую и новые обиды, снова изгнали его, на этот раз, уже окончательно.
Проведав о злоключениях племянника, Великий князь Ярополк дал ему, как говорили тогда, на прокорм или в держание Вышгородскую область под Киевом, где в X веке, в годы правления своего сына Святослава, жила святая равноапостольная княгиня Ольга.
Она словно бы защитили от несправедливостей дерзких родичей своего неправедно обиженного потомка.
И, более того!
Уже в следующем,1137 году жители Пскова, помнившие походы новгородско-псковского войска под водительством Всеволода, призвали его на псковское княжение[13].
А ведь это была — уже родина святой Ольги!
Благоверный князь и тут продолжил свои славные дела.
Построил первый каменный храм во имя Живоначальной Троицы, на месте деревянного, времен еще равноапостольной Ольги.
И, прожив еще всего только год, скончался.
Весь Псков собрался на погребение любимого князя.
Псковичи положили его в храме великомученика Димитрия.
И поставили рядом с гробом почившего в Боге князя его мирное боевое оружие — щит и меч.
От народного плача не было слышно даже церковного пения.
Хотя певчие и старались изо всех сил…
Опомнившиеся новгородцы, прислали протопопа из Софийского собора, чтобы взять в Новгород его святое тело.
Но князь отвратился от неблагодарного города.
Горестно, как повествует о том житие Всеволода, плакали новгородцы, раскаиваясь в содеянном, и молили даровать им хоть малую частицу святого праха на «утверждение граду».
Незлобивый Всеволод и тут не мог отказать им.
По их слезным молитвам, а главное — за покаяние, сам собою отпал от руки князя ноготь, который с великой радостью приняли и увезли с собой новгородцы..
Так было положено начало чудесам от мощей Всеволода-Гавриила.
Через несколько лет за величайшее смирение, терпение и великие дела для Церкви, он был канонизирован в лике святых.
И — уже ему самому, как некогда молился он Борису и Глебу, современники и потомки стали молиться, как святому!
_________________
[10] По последним данным сфрагистики (науки о вислых печатях Древней Руси) этот князь носил также христианское имя Иоанн.
[11] Или Юрий, впоследствии, за то, что все время тянул руки к Киеву, прозванный Долгоруким.
[12] Его тяжести несколько веков спустя дивился Иоанн Грозный, который, будучи далеко не слабым, едва сумел поднять этот меч князя-богатыря, который, конечно же, в первую очередь был богатырем — духовным.
[13] Примечательно то, что это был первый псковский князь, избранный по воле самих псковичей!
КНЯЗЬ-ЧЕРНЕЦ
(рассказ в стихах)
Ехал князь по чисту полю,
Низко голову клоня,
Ехал днем и ночью, долю
Свою тяжкую кляня.
Тяжелы беды объятья:
Весь родной удел его
Не враги — родные братья
Отобрали у него!
Выла рядом волком вьюга,
Обжигал лицо мороз.
Поседела вся округа
От снегов и от берез…
«Господи, прости, помилуй!» —
Слезно князь молился — ведь
Ехал он к врагам за силой,
Чтобы силу одолеть.
Значит, будет кровь реками,
Звон мечей, свист стрел и стон
Уводимых степняками
Русских жителей в полон.
Понесутся вслед проклятья,
Их не отразить мечом.
Да, во всем повинны братья,
Но они-то тут при чем?
Оторвут жену от мужа,
А от матери детей…
И от этих мыслей стужа
Становилась все сильней.
И когда уже казался
Вместо отчих мест — пустырь…
Впереди вдруг показался
Храм и строгий монастырь.
Сам игумен князя встретил.
И неважно: мил — не мил,
Как родной отец приветил,
Обогрел и накормил.
А потом до поздней ночи
В келье, у святых икон,
Часто утирая очи,
Молча слушал князя он.
«Ну и что же мне осталось?» —
Тот закончил свой рассказ.
И услышал: «А ты малость
Погости еще у нас!»
Князь, подумав, согласился
И остался на денек.
Там и месяц прокатился,
А за ним и год протек…
Из не ведавшего страха
Воеводы и бойца
Превратился князь в монаха:
Иерея-чернеца!
Жил, сложив земное бремя,
Он, стремясь лишь к небесам,
А потом — настало время —
Стал игуменом и сам.
Были сладостны объятья
Служб, труда, поста, молитв.
Только вдруг однажды… братья,
Появились после битв.
Прискакали, объявились,
Все избитые, в крови.
Подошли и поклонились,
Не узнав: «Благослови!»
Он, благословив их, встретил
И неважно: мил — не мил,
Как родной отец приветил,
Подлечил и накормил.
А потом до поздней ночи
В келье, у святых икон,
Часто утирая очи,
Долго слушал братьев он…
Так его и не узнали
Те в игумене они.
Отдохнули, ускакали:
«Служба, отче, извини!..»
В поле, братьев провожая,
Долго князь смотрел им в след,
Сам с собою рассуждая,
Прав ли был он или нет?…
И ответил, честь по чести,
Что и он и — видит Бог —
Удержав себя от мести,
Послужил Руси, чем мог…
Рассказы о. Варнавы. Книга 2-я. Страница 3-я
Рассказы о. Варнавы. Книга 2-я. Страница 4-я
Рассказы о. Варнавы. Книга 2-я. Страница 5-я
<< На главную страницу На рубрику монаха Варнавы >>
