Рассказы о. Варнавы. Книга 4-я. Страница 11-я
Мир Вам, дорогие посетители православного сайта “Семья и Вера”!
Перед Вами 11-я страница четвертой книги интересных рассказов известного российского писателя и поэта монаха Варнавы (Санина).
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. Страница 11-я
В КОНЦЕ ПУТИ
(Юстиниан)
Путь императора Юстиниана к известному на весь православный мир святому старцу был тяжел и долог.
Подвижник жил в таком месте глухой пустыни, где не было ни одной караванной тропы.
Можно было бы, конечно, вызвать его в константинопольский дворец.
Но, не желая повторять неудачной попытки святого равноапостольного Константина Великого, в свое время пригласившего к себе для беседы преподобного Антония Великого, но получившего от подвижника отказ и лишь назидательное письмо, Юстиниан решил, что лучше будет поехать, а если понадобится, и пойти — самому.
Слишком важной была причина для духовной беседы со старцем.
Она крылась в некоторых, тщательно скрываемых от всех сомнениях и неудовлетворенности в глубине его души, несмотря на все то, что он сделал для Империи и православной веры…
С каждым годом эти непонятно-пугающие чувства усиливались.
И теперь, на склоне жизненных лет, когда не было сил больше терпеть их, и пора было позаботиться о Вечности, он тайком от многих отправился в этот путь…
Тщетно сопровождавшие престарелого базилевса приближенные пытались хоть как-то облегчить ему дорогу.
Возраст — куда от него денешься? — а главное невероятное напряжение всех сил за время многолетнего правления[1], чтобы поднять мощь Византии на небывалый доселе уровень, давали о себе знать.
И, тем не менее, император упрямо стремился вперед и вперед.
Собственно, так он привык делать всегда.
И — всё.
Усыновленный своим дальновидным дядей Юстином, он, крестьянский сын (по данным некоторых исследователей — славянин), дослужившийся до высокого воинского чина, сразу с невероятной энергией и упорством взялся за государственные и даже церковные дела.
И успешно решал их, несмотря на все внутренние и внешние преграды.
Такие, как многочисленные войны и пусть не столь частые, но невероятно массовые и тяжелые внутренние беспорядки.
Заговоры…
Мятежи…
Народные бунты…[2]
Когда жизнь базилевса и членов его семьи буквально висела на волоске.
Широта его политических целей, охватывающая весь мир, и исключительная многосторонность деятельности[3] не могли не поражать ни его современников, ни — на долгие столетия, вплоть до нынешних дней — потомков.
Со времен Феодосия, как убеждены в том историки[4], ни один правитель не прилагал столько усилий для христианизации Империи и искоренения язычества, как он.
Всю свою жизнь Юстиниан воплощал на земле казавшийся ему неоспоримым и прекраснейшим идеал: единый и великий Бог, единая и великая Церковь, единая и великая держава, единый и великий правитель.
К сожалению, в лице этого императора, исполненного сознанием того, что власть дана ему Богом, христианская Церковь нашла не только ревностного защитника, но и своего повелителя…
Таким же образом, как он управлял государством, Юстиниан распоряжался и в церковной жизни. Он лично вмешивался во все детали церковного устройства. И даже в вопросах веры и обряда сохранял за собой право принимать решения.
Он проводил церковные Соборы.
Составлял богословские трактаты.
Сочинял церковные песнопения.
Так, на каждой Божественной Литургии сейчас поется хорошо известное каждому православному человеку, сочиненное им:
«Единородный Сыне и Слове Божий, Безсмертен Сый, и изволивый спасения нашего ради воплотитися от Святыя Богородицы и Приснодевы Марии, непреложно вочеловечивыйся; распныйся же Христе Боже, смертию смерть поправый, един Сый Святыя Троицы, спрославляемый Отцу и Святому Духу, спаси нас».
… Старец принял его радушно и с должным почтением.
— Мы проделали долгий путь, чтобы попасть к тебе, — сказал, оставшись наедине с ним, Юстиниан. — Скажи мне что-нибудь в утешение и назидание! У меня такая власть, что я много уже сделал. И могу сделать еще. И в то же время мне постоянно кажется, что самого главного я постоянно не успеваю. Чего?
— Что могу сказать я — песчинка в пустыне? — смиренно ответил старец.
Но император не отступал.
— Всем известно, что ты обладаешь данным тебе Богом даром прозорливости, — заметил он. — Можешь предсказать пожар, который только еще начнется через несколько дней, за тысячи стадиев от твоего убогого жилища… Ради Христа, не оставь и меня в безвестности. Ответь на вопрос, который давно уже мучает меня. Утоли мою духовную жажду из родника божественной мудрости!
Юстиниан, еще сам не зная, как это сделать — ибо сложно пересказать словами то, что чувствует сердце, — собрался подробно, не упуская ничего, объяснить цель своего прибытия в пустыню.
Но старец учтивым жестом высохшей от строгого поста и зноя пустыни руки остановил его.
И с чуть приметной грустной улыбкой сказал:
— Хорошо. Я расскажу тебе об одном… городе! Его мудрый правитель, не щадя ни времени, ни сил, сделал все для того, чтобы спаслись для вечной жизни его подданные. Построил множество храмов. Укрепил в людях веру. Сам являлся примером благочестия. Но постоянная суета, которая неминуема при решении многих вопросов управления этого города, ежеминутно отвлекала его от самого главного. И сам он, ведя к Богу других, своими духовными очами совсем не видел Господа. Даже во время молитвы он думал не о Нем, а о том, как лучше решить то или иное важное дело. В конце концов, на этот город нападут злобные полчища варваров, которые потребуют не много, не мало — головы самого правителя!
Юстиниан с недоумением — неужели он напрасно ехал сюда? — посмотрел на старца:
— Зачем ты рассказываешь мне о каком-то из моих городов? Разве для этого я проделал такой долгий и трудный путь? Мне и так, даже здесь, немедленно доложат об этом нападении. И я, отогнав врагов, наведу там должный порядок.
— Не торопись с выводами, — снова остановил его старец. — Я не случайно привел тебе в пример этот город. Все дело в том, что он — это управляемая тобой Империя, а его правитель — твоя собственная душа!
Базилевс вскинул на старца поникшую было уже голову и просветлел лицом.
Он услышал то, что хотел услышать!
И понял, что не зря проделал этот нелегкий путь…
Теперь можно было щедро одарить этого, действительно, прозорливого подвижника и отправляться обратно.
Чтобы там, в Константинополе…
О, он теперь прекрасно знал, что ему там делать!..
Отказавшийся от золота и других великих даров старец долго смотрел ему вслед и, подозвав ученика, к великому ужасу того, задумчиво произнес:
— Помоги ему Господь! Ведь спасти свою душу — гораздо сложнее, чем трудиться для спасения державы и даже всего мира![5]
___________________________
[1] Юстиниан правил в течение почти 40 лет. Кризис, погубивший западную половину Римской Империи, серьезно затронул более здоровый организм более сильной и густонаселенной восточной части. Лишь к началу VI века Византия настолько окрепла, что Юстиниану удалось, наконец, проводить более активную экономическую политику и даже предпринять попытки возвращения утраченных западных территорий…
[2] Не секрет, что ценой юстиниановых завоеваний и активной строительной деятельности императора было непомерно тяжелое налоговое бремя для народа, а под конец его жизни — и полное финансовое истощение всей страны.
[3] К примеру, созданный по его распоряжению двенадцатитомный «Кодекс Юстиниана», в котором были кодифицированы указы правящих до него августов, начиная еще с Адриана, 50 книг «Дигест», включающие обширнейший материал всего римского законоведения, дополняющие их «Институции» — подобие учебника для правоведов, а также вышедшие с 534 года до смерти Юстиниана 154 указа, составившие «Свод гражданского права» — легли в основу всего византийского и западноевропейского средневекового права.
[4] В частности, Г.А.Острогорского, мнение которого здесь пересказывается.
[5] После своей жизни император Юстиниан, так же как и Константин Великий (такого удостоились лишь два этих императора — из множества других византийских правителей!) был причислен Церковью к лику святых.
СВЯТОЙ АЛЕКСИЙ, ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ
(День памяти совершается 12 марта)
Ему сулила жизнь почет
И дома, и на службе.
Отец деньгам не ведал счет,
С самим царем был в дружбе!
А он… в богатстве видя том
Лишь грязь, что непролазна,
Бежал, покинув отчий дом,
Подальше от соблазна!
И, нищим став ради Христа,
Через моря и сушу,
Уехал в дальние места,
Спасая свою душу.
За годом год: хлеб да вода,
Побои не однажды…
Ел через день, а пил — когда
Мог умереть от жажды!
Прошло немало лет, и вот —
Стук сердца громче грома! —
Он вновь у дорогих ворот
Родительского дома!
Не узнанный родными, он,
Молясь и славя Бога,
Стал нищим жить, скрывая стон,
У отчего порога!
Опять побои, хлеб, вода…
Зато, когда оставил
Он этот грешный миг, тогда
Сам Бог его прославил!
Спешил весь град — людей не счесть:
Раб, важная особа…
И даже царь почел за честь
Коснуться его гроба!
НА КРАЮ ПРОПАСТИ
Там, где стремление к святости, всегда ищи рядом яростно противоборствующий этому — грех.
Византия не была исключением из этого духовного правила — от каждого императора в частности до всего государства в целом.
Чем выше устремлялась она к Небесному, тем страшнее было ее земное.
Величайший подвиг совершил, например, император Ираклий, который, не щадя себя, неделями не сходя с коня и сам идя в бой, вернул, наконец, из персидского плена Крест Господень.
И… под конец жизни стал сочувствовать ереси, ужаснее чего нет ничего для человеческой души.
Затем началось иконоборчество.
И — новый подвиг.
Теперь уже — святой царицы Ирины.
Которой для того, чтобы созвать Собор в защиту икон, пришлось пойти на хитрость… Якобы для экспедиции на Восток, она вывела из города настроенные против икон войска, а их место заняли части западных фем, традиционно не признававшие иконоборчества… Затем в результате борьбы за престол последовало свержение и ослепление — одно слабое утешение, действительно, за преступное дело — ее сына Константина VI…
Или, например, император Никифор Фока.
Блестящий полководец и… монах в душе.
Страстный поклонник преподобного Афанасия, основателя Великой Лавры на горе Афон.
По свидетельству очевидцев, этот император носил власяницу, спал на расстеленных на полу шкурах и воздерживался от мяса.
«Никогда, — как свидетельствовал Лев Диакон, — не становился он рабом наслаждений, и никто не мог сказать, что видел его хотя бы в юности предававшимся разврату».
После нескольких крупных побед, каких давно уже не одерживала над своими врагами Византия, Никифор сделал щедрые пожертвования святой горе, и при нем началось процветание этого важнейшего центра греческого монашества…
Однако все это не мешало ему быть чрезвычайно сребролюбивым самому и поощрять эту страсть в близких людях. Так, брат царя и помогший Никифору прийти к власти Василий Ноф, с молчаливого одобрения государя, спекулировали во время голода хлебом, наживая баснословные состояния.
А еще Никифор умел проявлять невероятную жестокость.
Тот же Лев Диакон, современник описываемых событий, говорит о том, какими методами иногда достигал побед этот царь. Во время осады Хандака после того, как часть арабских войск пыталась прорвать блокаду крепости и была перебита, он приказал отрезать у мертвых головы и часть, насадив на копья, выставить вдоль стен, а остальные забрасывать метательными орудиями в город…
Да и во время своего недолгого правления во многом Никифор Фока проявил себя далеко не с лучшей стороны.
Хотя, в конце концов, искупил все это — своей кровью[6].
И еще, пожалуй, самое главное и утешительное: остался тот — щедрый вклад на Афоне.
Где, следовательно, его имя, как благотворителя и устроителя монастырей, поминается до сего дня.
А значит, не зря было то, что он сделал в те времена великого для себя искушения, для спасения своей души.
И есть еще надежда для его души даже на краю вечной пропасти…
ОТРАДА или УТЕШЕНИЕ
(Празднование иконы совершается 3 февраля)
Немало тайн хранит святой Афон.
Одна из них сегодня — перед нами,
Омытая веками, как волнами
Седой реки промчавшихся времен.
Как летопись гласит про случай тот,
Разбойники безжалостною шайкой
Причалили к ночной горе утайкой
И ждали лишь открытия ворот.
Вот-вот должна была взойти заря.
Игумен в храме бил, молясь, поклоны.
И вдруг раздался голос от иконы:
«Не отверзайте врат монастыря!»
Игумен огляделся: ни души…
Зашел в придел — и здесь безлюдно тоже.
«Тогда, о, Боже, — он подумал, — кто же
Меня позвал в предутренней тиши?»
А там, за храмом брел к воротам брат,
Даль вызревала, словно спелый колос.
И вновь раздался тот же чудный голос:
«Не отверзайте монастырских врат!»
Зажег игумен свечи досветла,
Всмотрелся и воскликнул изумленный:
То Богородица с доски иконной
Взывала, а икона — ожила!
Богомладенец, гнева не тая,
Смотрел вперед суровыми глазами
И говорил: «Они повинны сами,
Не открывай им это, Мать Моя!»
Затем Он обратил направо взор,
Уста святые заслонил десницей,
Но Божья Мать, по милости велицей,
Продолжила небесный разговор.
Отведши руку Сына Своего,
Она взойти на стены приказала,
Сразиться и с любовью досказала:
«Идите и не бойтесь ничего!»
Игумен спешно братию собрал,
Поведал им невиданное чудо
И с ними отражал набег, покуда
Разбойников с позором не прогнал!
А лики на иконе с той поры
Навек застыли в новом положенье,
Храня, как тайну, предостереженье —
Не только для одной святой горы…
НАЧАЛО КОНЦА
Шли годы.
Десятилетия.
Тянулись века.
Пропасть между святостью и всем тем, что творилось на самом дне Византийской Империи, начиная с дворца императора и заканчивая лачугой простолюдина, все ширилась, ширилась…
Не хочется говорить о плохом.
Его и так достаточно перечислено в ученых трудах.
Немало было и прекрасного.
Как, например, отмена рабства при императоре Алексие Комнине и его сыне Иоанне — то, чего не смог до них сделать ни один властелин античного мира.
Но… вот только один пример падения нравов, без которого будет непонятен следующий рассказ.
То есть — почему все-таки пала великая Византия…
Император Алексей III Ангел (одно имя которого, казалось бы, к чему обязывало!), мало того, что ослепил брата — такого не случалось уже в течение нескольких столетий — но и управлял Империей так, что клятвопреступления, тайные казни, откровенные вымогательства и даже государственное пиратство — стали в порядке вещей.
Не отставали от царя и его подданные.
Начальник тюрьмы Лагос — так тот даже выпускал по ночам на свободу наиболее дерзких преступников «на промысел». И те, возвращаясь наутро с добычей, делились с ним…
В государстве продавалось все.
Даже якоря, паруса, канаты, гвозди и весла из арсеналов военно-морского ведомства.
Кончилось это тем, что к моменту похода крестоносцев на Константинополь в 1204 году в столичной гавани не нашлось ни одного крупного военного корабля, способного выйти в море!
Точнее, не кончилось.
А только еще — начиналось…
ЗОЛОТАЯ СТРОКА
(Константин XII)
До падения Византии оставались считанные месяцы.
Напрасно просили приближенные ее последнего императора Константина XII Палеолога покинуть столицу, чтобы набрать новое свежее войско.
Он и сам рад был бы сделать это, по примеру многих своих предшественников, казалось бы из ничего поднимавших и возрождавших Империю вновь и вновь.
Но как?
Где?
На какие средства?..
Те времена, когда еще были хоть какие-то запасы сил у съежившейся словно брошенный в костер свиток папируса Империи, давно прошли.
И, как никто другой, он понимал истинное положение дел.
Несмотря на то, что хитрый и коварный турецкий султан Мехмед II Фетих — «завоеватель», ко всему прочему еще и чрезвычайной жестокости человек[7], мечтающий о лаврах Тимура и поклявшийся уничтожить до конца Империю ромеев, пытается усыпить его ложными заверениями в мире и дружбе, Византия обречена.
Да от нее, по сути, и так уже осталась одна лишь ее столица.
Константинополь…
Все остальное захвачено турками.
Во Фракии специально для решающей осады сделана самая большая в мире пушка, которая могла метать каменные ядра весом около 400 кг. Для одного ее передвижения требовалось две сотни человек и шестьдесят пар волов. И вот теперь она неумолимо движется сюда…
Но все равно Константинополь запасался хлебом, дровами, оружием.
Спешно чинил стены и башни.
То есть, несмотря ни на что, готовился к последней неравной схватке.
Прошло время, и у императора оставались уже считанные недели.
Затем дни.
И, наконец, началось…
Против 4973 греков и около двух тысяч иноземных мужей, то есть в общей сложности 7 тысяч человек — 200 тысяч персидских воинов.
Поддерживаемых 400 боевыми кораблями…
У последнего императора было еще несколько часов, чтобы спасти хотя бы свою жизнь.
«Базилевс! — упрашивали его приближенные. — Мы сделаем все, чтобы вывести тебя из города целым и невредимым!»
Но Константин XII был непреклонен.
Он решил разделить свою участь со своим народом.
Героическая защита Константинополя описана столь подробно (едва ли не до каждого часа!) и таким количеством летописцев, историков и писателей, начиная от современных ей — до нынешних, что нет никакой нужды повторять ее во всех трагических подробностях.
Разве что только вот это…
На рассвете 28 мая 1453 года базилевс собрал свой последний военный совет.
Выступая перед командирами, он умолял их не посрамить знамени Константина Великого, не отдавать в жестокие руки иноверцев святынь и беззащитных детей и женщин.
После этого Константин Палеолог обошел строй израненных, изможденных предыдущими днями осады рыцарей и попросил у каждого о прощении — если кого чем обидел…
Многие, без единого стона претерпевшие жестокие раны, при этом не могли удержать слез.
А иные и просто — открыто плакали…
Вечером в храме св.Софии состоялся торжественный молебен.
Император и, по его примеру, его воины причастились, надели лучшие одежды и приготовились к смерти.
На следующее утро ядро разрушило большой участок стены…
Затем, не сумев благодаря беспримерному мужеству осажденных прорваться даже через пролом (и кому не удалось — лучшим турецким частям — янычарам!), турки обнаружили маленькую калитку в крепостной стене.
Еще до штурма защитники использовали ее для вылазок и неосторожно оставили не закрытой.
Отряд из полусотни янычар просочился сквозь нее в крепость, взобрался, проникнув с тыла, на стену, и стал сбрасывать с нее измученных христиан…
Внизу сразу закипел яростный бой.
У базилевса еще было несколько мгновений, чтобы спасти свою жизнь: единственный из оставшихся в живых верный приближенный погиб, прикрывая его собой…
Освобождая для своего императора спасительный проход.
И у того был… был еще путь к бегству.
Но Константин XII Палеолог, разделяя участь своей Империи, высоко поднял над головой меч.
И словно последняя — золотая! — строка летописи великой истории Византии, шагнул в самый огонь разгоревшейся схватки…
Июль 2012г.
______________________________
[6] Никифор Фока был убит во время заговора, и теперь уже его голова была отрезана и показана гвардейцам, как факт свершившегося переворота…
[7] Так, однажды он приказал отрубить голову пленнику, чтобы работавший при его дворе живописец мог наглядно увидеть, чем отличается выражение лица отрубленной головы от того, какое тот изображал до этого на своих картинах лишь при помощи творческого воображения.
← Рассказы о. Варнавы. Книга 4-я. Страница 8-я
← Рассказы о. Варнавы. Книга 4-я. Страница 9-я
← Рассказы о. Варнавы. Книга 4-я. Страница 10-я
<< На главную страницу На рубрику монаха Варнавы>>