Старец Тихон сначала жил в России, а потом поехал на Святую Гору Афон и жил в келье, как живут все монахи. Он был мирным и тихим. Недаром и имя у него было такое: Тихон.
Он умел просить прощения. А мы умеем? Нет, мы не умеем. Из нас клещами не вытащишь всего двух слов: «Прости меня!» Попросить прощения у того, кого мы обидели, для нас хуже всякой пытки.
А старец Тихон просил. Даже у тех, перед кем не был виноват. У тех, кто сами оскорбили его и поступили с ним дурно. Он не дожидался, пока они придут к нему и скажут, что вели себя никуда не годно. Пока они раздумывали, надо ли придти к нему и повиниться, он сам, первый, шёл к ним! Он даже у больших грешников просил прощения. Он говорил им: помолитесь за меня!
Он сильно любил всех. И не только людей, но и всякую тварь — любое крупное и даже мелкое животное — всех зверей. И даже насекомых — и полезных, и вредных! Например, кто из нас не любит бабочек? Любить их немудрено. Они так красивы! А вот отец Тихон любил и жалел и жуков, и пауков, и сороконожек, и мокриц!
Старец достиг, как принято говорить, большой духовной высоты. Это значит, что его ум и сердце сделались очень светлыми. Его душа стала очень чувствительной. Чтобы постоянно думать о Боге, он добился того, что его тело словно бы не ощущало никакой боли. Поэтому его ничуть не беспокоили мухи или комары. Он их не выгонял из своей кельи, а позволял им свободно летать. Он понимал: они тоже хотят жить. И всё его тело было искусано.
Мы-то не таковы. Прилетит маленький комарик, и мы стараемся его тут же прихлопнуть. Да ещё приговариваем: «Вот тебе, гадкий! Получай! Так тебе и надо!» И убиваем его. Мы, случается, как увидим какого-нибудь червяка или гусеницу, ползущих по земле, так торопимся наступить на них ногой — нам кажется, что они непременно приносят вред! Как будто если мы убьём одного червячка, то спасём, например, все яблоки на всех яблонях в нашем саду, да ещё и у соседей! Нет, не спасём, а душе своей этим убийством повредим. Ведь, убивая живое, мы убиваем частичку себя.
В нас что-то плохое происходит. Человек, который часто так поступает, делается всё хуже и злее. Даже глаза у него делаются другими, и в них не хочется смотреть. Лицом он как-то темнеет, голос у него становится резким, он на всех обижается и кричит. Иногда про такого говорят: «Ну, точно озверел». А между тем звери никогда не бывают такими злыми, как недобрый, безжалостный человек.
Так вот: отец Тихон не был таким, а был совсем другим: участливым, мягким и сострадательным.
Как-то раз один монах, увидев мышей, которые сновали по всей келье отца Тихона, спросил:
— Отче, хочешь, я принесу тебе кошку?
А тот ответил:
— Нет, дитя мое. У меня уже есть кошка, в полтора раза больше обычной. Она приходит сюда, и я её кормлю, глажу, а затем она уходит в свою келейку внизу ложбины и там безмолвствует.
Оказалось, что большой кошкой он назвал лису. Эта лиса постоянно посещала старца, как добрая соседка. Лиса — дикий зверь и, кстати, приходит иногда в страшную ярость и кусается не хуже собаки. Она совсем не из тех животных, которых можно гладить. Можно вырастить лисёнка и постепенно его приручить. А со взрослой лисицей это не получится. Поэтому дома лис не держат, они слишком опасны.
А вот старца Тихона дикая лиса любила. Она ему доверяла, и он гладил её, как кошку, и кормил. Она чувствовала, что у него доброе сердце. Звери всегда это чувствуют. Даже волки и медведи. Даже тигры и львы.
У отца Тихона была также дикая кабаниха. Она каждый год выводила потомство возле изгороди его садика. Она была под защитой старца и не опасалась воспитывать своих кабанят у него на глазах.
Не раз бывало, что охотники нападали на её след, когда она паслась в лесу. Узнать, что где-то рядом кабан, нетрудно. Кабаны откапывают своим пятачком корешки или жуков и личинок, и при этом роют большие и широкие ямы. Такую яму ни с чем не спутаешь. Эти ямы называются «кабаньи покопы». Края у них рыхлые, сразу видно, что копали не лопатой.
И охотники начинали искать следы, и находили, и следы приводили их к келье отца Тихона. Они приходили с заряженными ружьями. И если бы увидели кабаниху, сразу бы её убили. Как бы их провести, а в то же время словно бы и правду сказать? Ведь старец не любил лжи.
И он говорил им:
— Дети мои, здесь нет больших свиней. Уходите.
И они, конечно, думали, что старец Тихон говорит, что здесь нет кабанов. Потому что у охотников принято говорить не «кабан», а «свинья». И они шли дальше. А кабаниха выходила из кустов, где пряталась от охотников.
И получалось, что старец этих людей не обманывал. Они сами обманывались — вот что выходило.
Отец Тихон любил людей, но не любил, когда люди убивают зверей. Потому что он, как мы сказали, и зверей любил тоже.
Почему пугливы звери?
Потому, что человек
Гнал и бил их целый век,
Не любил их,
Не ценил их,
Вот и вышел он у них
Совершенно из доверья.
И олени, и куницы,
И жуки, и гусеницы,
Заяц, ёж или сурок
Удирают со всех ног,
Стоит лишь издалека
Им завидеть человека,
Ну, положим, грибника,
Ездока и дровосека,
Или путника, туриста
Или там геодезиста,
Или даже рыбака,
Или просто мужика,
Что, ступая тяжело,
Направляется в село.
Звери в ужасе и страхе:
Страшно волку, страшно птахе,
И медведь по бурелому
Ломится к родному дому.
Кабаны ничуть не рады,
Разлетаются орлы:
Вдруг охотник где-то рядом?
Вдруг свинцовые заряды
Зарядил в свои стволы?
Но, однако, есть на свете
Те, кого зовут «святые».
Вы в глаза их голубые
Поглядите только, дети.
Разве могут люди эти
Расставлять на зверя сети,
Или поднимать ружьё
На несчастное зверье?
Потому под их защитой
Могут жить медведь сердитый,
Страшный волк или лиса,
Огнехвостая краса!
