Автор — Татьяна ЯКУТИНА (г. Кодинск)
Когда-то давно, знакомясь с творчеством своих любимых писателей (В. Распутина, В. Шукшина), сделала для себя неожиданное открытие: в их произведениях почти нет положительных женских образов. За исключением, может быть, Любаши из «Калины красной», знаменитых распутинских старух и Настёны из «Живи и помни»….
Было непонятно: то ли обожаемые мною писатели оказались такими «жёноненавистниками», то ли их современницы не заслуживали пристального писательского внимания. Размышляя о сложности и неоднозначности женских образов в литературе XX века, пришла к выводу – героини, подобные Татьяне Лариной, Наташе Ростовой, княжне Марье, тургеневским девушкам, исчезли безвозвратно из жизни и литературы.
Как это ни прискорбно, но и Распутин, и Белов, и Шукшин, и Астафьев во многом оказались правы: их современницы стали более жёсткими, расчётливыми и прагматичными, нежели героини произведений XIX столетия.
Отчего это произошло? Почему писатели второй половины XX века больше сочувствуют мужчине, далёкому от идеала, часто выпивающему, не очень хозяйственному и трудолюбивому, какому-то непутёвому и расхристанному… Почему им дорог именно такой герой, а не инициативная и деловая женщина, та, что «я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик»? У которой «в одной руке – сетка, в другой руке – Светка, впереди – пятилетний план, а позади – пьяный Иван»?
Позднее я поняла – почему.
«Мужики как дети»
Так говорила когда-то моя мудрая бабушка, Надежда Артемьевна. «Что это значит?» – допытывалась я у неё.
Бабушка утверждала, что мужчины доверчивее и наивнее женщин, что «любая ушлая и дошлая бабёнка» может хоть какому умному мужику такой густой лапши на уши навешать, что он, как дурачок, станет верить каждому её слову и глядеть ей в рот. Жизнь подтвердила её правоту.
Присматриваясь к жизни окружающих, понимаю, что в значительной мере это именно так. Иная женщина, постоянно жалуясь на плохое и слабое от природы здоровье, так ловко манипулирует своим мужем, что ему и в голову не придёт, что его обманывают. Другая опутает «мужчину своей мечты» такой тонкой лестью и угодничеством, таким искренним сочувствием и притворной лаской, что покажется неким полузабытым идеалом женственности и нежности на фоне постоянно ворчливой и требовательной супруги. К тому же ещё и изрядно поднадоевшей за долгие годы совместной жизни.
Третья молча взвалит на себя семейный воз и станет тянуть лямку в одиночку, избавляя мужика от любых забот и хлопот. А тому только того и надо… Четвёртая шантажирует главу семейства походами «налево» и возвращениями в родную семью. И он, бедняга, почему-то никак не осмеливается ей возражать. Пятая… Да мало ли способов женской хитрости и коварства существует на белом свете?!
Бабушка, в силу своего возраста и житейской мудрости, всегда жалела мужчин и упорно спорила с дочерью, утверждая, что «мужиков в стране у нас осталось мало, и их надо беречь, хочешь ты того или не хочешь». Во всех семейных ссорах она всегда становилась на сторону зятя, который её обожал и боготворил.
Правда, всячески подчёркивая «первеющую роль мужика в семье», бабушка всегда считала, что именно от женщины зависит семейное счастье. От того, какая жена попадётся мужику, зависит и его жизнь, и жизнь семьи в целом. Если жена окажется терпеливой и мудрой, понимающей и прощающей, доброй и трудолюбивой, мужик будет счастлив. Будет жить, «как у Христа за пазушкой». Если же попадётся баба сварливая, жадная да глупая – пропадёт любой, даже самый золотой и работящий. «Начнёт тады мужик от безысходности глотку заливать, и всё – и он пропал, и семье конец!»
А ещё она говорила, что «при хорошем-то муже и свинья – барыня». То есть любая женщина расцветёт при хорошем (читай: работящем, добром и непьющем муже). Если, не дай Бог, достанется ему бабёнка гулящая да пьющая (а таких во времена её молодости почти не было) – опять беда для мужика! И тогда либо он попытается «взясти власть в свои руки» и приструнить её, напомнить, кто всё же в доме хозяин, либо, не желая махать кулаками, опять-таки начнёт пить горькую…
А при таком раскладе дел до побоев и смертоубийства недалеко. Коварная бабёнка побежит в больницу и милицию-полицию, чтобы зафиксировать побои и посадить мужика, прикрываясь детьми как щитом. Протрезвевший глава семьи будет чувствовать себя виноватым, начнёт искать пути к примирению, а значит, попадёт в окончательную кабалу и зависимость к такой «хитреющей бабе»…
Бабушка давала мне советы не торопиться с замужеством, не выскакивать замуж до 20 лет, «когда ни у кого мозгов-то ишо нету». Советовала подходить к выбору мужа «с чувством, с толком, с расстановкой!»
Ибо «взамуж выйти – не напасть, да вот, девка, как бы опосля-то замужем бы не пропасть!» Говорила, что нужно внимательно приглядеться к своему избраннику, познакомиться с его семьёй, присмотреться, каков его отец, как относится он к жене и детям. Если отец жениха – лодырь и пьяница, то и сынок будет точно таким же. Как говорится, яблоко от яблони…
А ещё советовала «не гнаться за красотой». Помнить о том, что «мал золотник да дорог», «большая фигура да дура». Главное, чтоб человек, с которым ты собираешься прожить жизнь, был хорошим, добрым, работящим и непьющим, уважительный к старшим.
Неукоснительно следуя её мудрым наставлениям, я «браковала женихов». Мама и её подруги советовали не слушать «эти дремучие советы», смеялись, что такого идеала мне вовек не сыскать, и я рискую остаться старой девой.
Бабушка верила, что всем на земле управляет Господь. Важно не быть подлым человеком, жить по совести, трудиться, и тогда всё в жизни будет хорошо. Господь обязательно пошлёт счастливую судьбу! Нужно только не бегать, не суетиться, жить неспешно, неустанно трудиться и просить Бога о милости.
Как же она была права!
Прадед
Во времена моего детства имя Иван почти исчезло из употребления. Мальчишки, мои сверстники, носили совсем другие имена. Меня окружали Саши, Серёжи, Юры, Лёши, Валеры, Вити, Жени и Олежки. Но не было Иванов!
Было как-то обидно, ведь многие герои главных русских сказок – сплошные Иваны – Иванушка-дурачок, Иван Царевич, Иван Крестьянский сын… Мне нравилось звучание этого слова и его производных – Иван, Ванечка, Ванюша, Ванюшка, Ванятка… Даже среди моих многочисленных двоюродных братьев не было ни одного Ивана!
Имя Иван мне тогда казалось каким-то сказочным, волшебным и таинственным, навсегда ушедшим, «преданьем старины глубокой…»
Самый первый Иван, которого я полюбила всей душой, всем сердцем в свои детские годы, – это дед Иван, родной дядя моей бабушки по материнской линии, Иван Сазонович Усольцев. Получается, вроде бы мой двоюродный прадед.
Дед Иван был настоящим богатырём – высокий, почти двухметрового роста, с большими и сильными руками. Говорили, что он в молодости легко разгибал подковы, мог скрутить в узел кочергу. Кареглазый, как почти все с маминой стороны, с искоркой и доброй смешинкой в глазах. Голос у него был низкий и грубоватый…
Помню густые седые волосы на красивой крупной голове, белые, как недавно выпавший снег, брови и усы, серебряную бороду, густую и огромную, как лопата. Когда дед приподнимался и вставал со своего табурета, казался невероятно большим, как скала.
Жил дед Иван в семье своего единственного сына Александра, и в то же время вроде как и один. (Семья сына располагалась в большом доме, а дед – в летней кухне, «зимовье», как у нас говорили. Кухня хоть и называлась летней, но представляла из себя добротную крепкую избу). Она стояла отдельно от дома, и всё немудрёное хозяйство он вёл один – не ладил с невесткой. Центральное место в правом углу зимовейки занимали три иконы: маленькие – Иисуса Христа и Богородицы – и одна большая старинная икона святителя Николая Угодника, которого особенно почитают у нас в Прибайкалье. Её он не скрывал от глаз посторонних даже в хрущёвские времена, когда люди раскладывали по сундукам и комодам немногочисленные домашние иконы.
Сын-фронтовик попытался было выразить своё неудовольствие по поводу «старорежимных предметов», но отец только зыркнул на него грозно и сказал: «Вот умру, тогда делайте с Парунькой, что хотите!»
Малознакомым людям Иван Сазонович казался человеком немногословным и даже угрюмым. Как истинный сибиряк, он не любил «лаяться и пререкаться с бабами». Считал, что хозяином в доме должен быть только мужик, и потому не одобрял семейной жизни своего сына, где безусловным лидером была Прасковья, женщина сильная и властная.
В молодые и зрелые годы Иван Усольцев был лучшим охотником и рыбаком в округе. Как никто другой знал наизусть прибайкальскую тайгу, пропадая в ней едва ли не круглый год. Где-то там, в тайге на сопке, у него стоял срубленный охотничий домик, хранились необходимые припасы (крупы, соль, сахар, чай и спички).
Охотился Иван Сазонович с напарником моложе его лет на двадцать – Василием. Как-то Василий сильно приболел и не смог пойти на охоту. Дед Иван, тогда ещё довольно крепкий и сильный мужчина, отправился в тайгу один с собаками, другого напарника брать не захотел.
Охота пошла нормально, и, казалось, ничто не предвещало беды. Но однажды из-за завала, образовавшегося от поваленной в грозу огромной сосны, на него сзади напал медведь. Зверь выбил у Ивана ружьё, стал ломать, корёжить и драть его когтями. Будучи опытным охотником, зная по рассказам бывалых людей, что надо делать в подобном случае, он принял единственно верное решение: всунул левую руку в пасть медведя, схватил его за язык и стал рвать, причиняя боль, перекрыв зверю дыхалку.
Как два танцора, кружились они на одном месте. Медведю было нечем дышать, он пытался освободиться от мешавшей ему руки охотника. Во время яростной борьбы зверь поранил лицо Ивана, (кровь заливала глаз, горела и болела порванная щека), но самую большую рану медведь нанёс ему ниже, вырвав из бедра громадный «кусок мяса», как дед говорил позднее.
Почти все собаки, за исключением его любимицы Роски, взвизгивая, убежали прочь. И только верная лайка, превозмогая страх, продолжала лаять и бросаться на зверя, цепляя и кусая его за задние лапы. Медведь на какое-то мгновение отвлёкся от охотника и ослабил свою страшную хватку. Отмахиваясь, зверь стал отрывать от себя собаку, пытаясь справиться с неожиданной помехой.
В этот момент Иван изловчился и левой рукой (он был левша) выдернул охотничий нож из-за голенища чирка. Истекая кровью, из последних сил ударил медведя несколько раз в область сердца. Зверь пошатнулся и повалился на бок, подминая под себя охотника, дёрнулся несколько раз и затих.
Кровь лила ручьём из порванного бедра. Хватая пригоршнями снег, он сумел остановить кровотечение на лице, перетянул ногу выше раны на ноге, ползком, теряя сознание, добрался до зимовья…
Любимая и верная собака, спасшая хозяина ценой собственной жизни, лежала на снегу, не двигаясь. Позднее охотники сказали Ивану, что собака умерла от разрыва сердца.
Придя в себя, дед отправил одну из лаек домой, привязав к её спине окровавленный кусок одежды. По этому знаку родные и друзья поняли, что с ним случилась беда. Слава Богу, помощь пришла вовремя. Правда, он и сам не оплошал – в зимовье у него хранились «порезные травы», благодаря которым он смог остановить кровотечение.
Вот таким был мой самый любимый Иван.
… Помню себя лет пяти-шести и деда Ивана, перешагнувшего к тому времени девяностолетний рубеж. (Умер он, не дотянув всего двух лет до своего векового юбилея).
Вижу, как моя бабуля, собираясь в соседнее село к родственникам, в первую очередь к своему любимому дяде, загодя начинает готовить для него гостинчики – печёт булочки, пироги и шанежки. Знает, как сродный дядя любит и уважает её стряпню.
Приехав, первым делом заходит в дом к племяннику, переодевается и начинает хлопотать на кухне, помогая Парасковее налепить побольше пельменей. Мне же она даёт узелочек со стряпнёй, чтобы я отнесла деду Ивану и позвала его на обед в «большой дом».
Я иду к домику, обметаю веником валеночки, стучу в дверь и кричу изо всех сил (он был глуховат): «Деда Ваня, к вам гости! Можно зайти?». На что он громогласно отвечает: «Можно, можно! Заходите, гостья дорогая!» – и распахивает дверь.
До обеда ещё есть время. Добрый дедушка привечает меня как настоящую гостью: наливает в кружечку чаю с молоком, достаёт откуда-то «ледянчики» (мои любимые леденцы монпансье из коробочки, одна из них до сих пор у меня хранится) и своего сахару.
Он у него был особенный, не такой, как у других – белый-белый, искрящийся, как снег, большими причудливыми глыбами. «Кусковой», так тогда говорили. Дедушка раскалывает его на маленькие кусочки, которые тают во рту, как снежинки. Для меня у него припасены и непонятно откуда взявшиеся в деревне, городские бараночки. Так мы сидим за столом, пошвыркивая чайком из блюдечка, дожидаясь общего большого обеда.
У нас с ним есть ещё одна интересная забава – мы достаём и вдыхаем специальный нюхательный табачок из потемневшей от времени серебряной табакерки. Дед Иван берёт тремя пальцами щепоть табака, подносит его то к одной ноздре, то к другой. Не торопясь, вдыхает ароматный табачок и вдруг начинает чихать, посмеиваясь и блаженно покряхтывая при этом. Дескать, табачок-то «хорошо продирает».
Предлагает и мне «попробовать сего табачку», который ещё и «мозги хорошо прочищает». Я с опаской присоединяюсь к этому процессу и тут же начинаю звонко чихать, что приводит любезного мне дедушку в неописуемый восторг. Табак так продирает, что просто искры сыплются из глаз!
Приходит бабушка, утомившись нас ждать, незлобиво ворчит и зовёт «двух непутёвых» к обеду. Она смеётся до слёз, глядя на старого и малого.
В другой раз деде бережно берёт меня на руки и садит на свои большие и худые колени. Я начинаю трепать его за усы и бороду, рассказывая ему наизусть стишки, которых выучила великое множество.
Почему-то только мне из большого количества дедушкиных правнуков и правнучек дозволяется причёсывать гребёночкой волосики на его голове, усики и бородку, чтобы наш деда был «самый-самый красивый».
Позднее мама рассказала мне, что наш дед Иван в середине 50-х годов спас жизнь одному «экспедичнику». Дедушка был проводником у геологов в Саянах. Геолог едва не погиб, сорвавшись со скалы в пропасть. Чтобы его спасти, дедушка соорудил самодельные носилки. Их приторочили к боку лошади, и так, ведя животное под уздцы, он вывез пострадавшего в Орлик, к взлётной посадочной полосе, откуда геолога доставили в Иркутск. Позднее о смекалке дедушки и спасении им человека написала газета «Правда». Жалко, что эта газетная вырезка у нас не сохранилась.
… Иван Сазонович умер в феврале 1969 года. Это были самые первые в моей жизни похороны. Дедушка лежал в гробу большой и строгий. Помню, какими страшно ледяными были его большие сухие руки, помню его рубашку в крупную коричневую клетку… Мне сказали, что дедушка уснул крепким сном и его не надо будить.
На Никольском кладбище, где для него была вырыта могила, мела и завывала метель, а я плакала и всё время просила, чтобы дедушку «накрыли тёплым одеялком, чтобы ему не было холодно…»
Прошло полвека, а картина его похорон стоит у меня перед глазами в мельчайших подробностях, как будто всё это было вчера. А его имя – Иван – с той поры так и осталось моим любимым мужским именем. Иван – значит большой, сильный, храбрый, надёжный, добрый и немногословный… Именно таким и должен быть настоящий мужчина.
ПОЧТИ ЗАПОВЕДНИК | Татьяна Якутина
