– Я вырос в советское время, в котором был не только ребенком, но и студентом. И как раз в это время читал литературу. И, конечно, помню ту детскую литературу, которую давала мне мама. Она очень любила читать; у нас в семье все любили читать. И я помню эту литературу: у нас был Иван Шмелев, как это ни парадоксально. Я не знаю, каким образом он попал к нам. Я помню очень потертую книгу, практически развалившуюся, но она у нас была. И я никак не мог понять, почему эта книга так зачитана. Насколько Шмелев актуален для православного человека: ребенка, юноши, молодого, взрослого или пожилого?
– Начну с того, что Иван Сергеевич Шмелев – лучший писатель XX века. У нас со школьной скамьи все-таки эту нишу занимает Горький, – отвечает священник Михаил Котов. – Но это неблагодарное дело – сравнивать великих писателей. Творчества Шмелева мы в полной мере, конечно, не знаем; сегодня в школах его не очень изучают, хотя описание того же самого крестного хода – это традиционная вещь. Есть такое понятие в культурологии: «культурный сценарий» – типичное действие типичного человека в типичной ситуации. Вот крестный ход – это культурный сценарий для всей матушки России. Всегда ходили крестными ходами по разным случаям. Горький описывает крестный ход. У него там черный квадрат – это описание иконы. Шмелев описывает крестный ход – у него Матушка Всецарица Богородица со светлым ликом в золотой ризе. Разница же чувствуется. И так по многим параметрам.
Шмелев очень вкусный «бытовик». Его описания постного стола, постного рынка, подготовки к великим двунадесятым праздникам – великие вещи. Русская литература во многом писалась дворянами (это были аристократы, образованнейшие люди, в том числе и аристократы духа), но упивались они именно какими-то народными элементами. Например, Платон Каратаев у Толстого. Ведь с Пьером Безуховым происходит просто переворот, он слышит в плену от простого солдата: «Не нашим умом, а Божьим судом…» И это его внутри переворачивает. У Шмелева есть такой настоящий человек – Горский. Это не вымышленный персонаж, как Платон Каратаев у Толстого, это реальный человек, у него могила где-то в Донском монастыре. Из-за того, что там все грабили в свое время, мы теперь не знаем, где его могила, но он там похоронен. И ведь сколько там собрано удивительных народных крупиц верующего сердца!
Шмелев – наиболее последовательный православный писатель. И, конечно, я понимаю, почему та ваша книжечка была зачитана до дыр. Потому что, читая этого писателя, многие советские люди понимали, что они не просто советские люди, а русские люди. И та Россия, которую мы, к сожалению, потеряли после 1917 года, тот уклад удивительной патриархальной и традиционной жизни в самом лучшем понимании этого слова благодатным покровом ложится на сердце. Мы с большим упоением читаем о своей стране, своей культуре, традициях.
Я вообще не знаю, как эта книжка оказалась у вас, потому что Шмелева просто не печатали в Советском Союзе; это только какой-нибудь самиздат. Даже где-то пытались опубликовать какую-то маленькую его заметку про быт, и вроде бы журнал сначала стал печатать, а потом отказали. Почему? Это был 1973 год, один литературовед вспоминал эту историю. А потому, что слишком уж хорошо описана старая Россия. А если так хорошо жили, зачем же тогда революция? И статья так и не вышла.
