Здравствуйте, дорогие посетители православного сайта “Семья и Вера”!
К познавательному просмотру (и прочтению) предлагаем очередной выпуск передачи “Беседы с батюшкой” телеканала “Союз”, гостем которой стал кандидат философских наук, преподаватель кафедры богословия Московской духовной академии иеромонах Симеон (Мазаев).
Тема телепередачи: Исповедь – как искусство.
Ведущий Сергей Платонов
Записала Маргарита Попова
(Расшифровка выполнена с минимальным редактированием устной речи)
– Сегодня Вы предложили очень интересную тему – «Исповедь как искусство». Как будто немного дерзко и провокационно находятся рядом такие слова, как «исповедь» и «искусство». Искусство – понятие вычурное, надуманное, показушное, а исповедь – тайнообразующее и достаточно интимное деяние каждого человека. Можете ли Вы объяснить, почему предложили сегодня поговорить на эту тему?
– Да, Вы правы. У термина «искусство» есть две линии ассоциаций. Одна, как Вы правильно сказали, искусство – это что-то вычурное, искусственное, рассчитанное на эффект, на толпу. Но есть и второе значение: искусство от слова «искусный» – искушенный, мастер, опытный человек. В этом смысле только плохие произведения искусства представляют собой что-то вычурное, фальшивое. Настоящие шедевры создаются примерно так, как рождается исповедь – из глубины сердца, в простоте, искренности, от всей души и ни в коем случае не напоказ, даже если потом шедевры и выставляются, например, в художественных галереях.
Искусство как опыт требуется во всяком более-менее серьезном деле. Таким делом, безусловно, является исповедь. Помните, у апостола Павла есть такие слова: «Братья, будьте мудры на добро и просты на зло». Понимаете, что это значит?
– Хотелось бы услышать комментарий.
– Помните «Двенадцать стульев»? Киса Воробьянинов предлагает своему компаньону выкрасть один из стульев у мадам Грицацуевой. Остап Бендер, не будучи ни духовником, ни монахом, ни священником, остужает Кису одной простой фразой: «Технику этого дела знаете?» Многие люди не воруют не потому, что они слишком уж честны, а просто потому, что технику этого дела не знают. И апостол Павел, увещевая, говорит нам: «Братья, будьте просты на зло» – не учитесь злому, потому что лучший иммунитет от греха – просто не знать, как к нему подступиться, не владеть злой, плохой наукой.
Наоборот, «будьте мудры на добро». После победы войска царя Саула над филистимлянами Саул вызывает к себе младшего, Давида, и говорит в изумлении: «С чего ты решил, что можешь победить Голиафа? Ты даже не воин». Ответ Давида прост: «Потому что у меня есть опыт, я искусен в этом деле, я это уже делал». Мы часто недооцениваем роль опыта в духовной жизни. Ответ будущего царя Давида именно такой: «Я уже сражался с хищным, брутальным, хитрым зверем, когда пас овец отца моего: приходил волк или лев и забирал овцу из стада, я гнался за ним, настигал и отнимал; если же он не хотел отдавать, я брал его за космы и умерщвлял». У него был опыт. Это был как раз человек искусный. Этот опыт вывел его на подвиг, спровоцировал на подвиг. Если мы будем искусны, опытны в духовной жизни, в частности в одном из важнейших дел духовной жизни – в деле исповеди, это само по себе направит нашу духовную жизнь в нужное русло, придаст ему нужный заряд.
– Что такое исповедь? Как можно объяснить это таинство?
– Технически оно выглядит следующим образом. Человек приходит к священнику, просит об исповеди, они вместе читают вслух некоторые покаянные предуготовительные молитвы, затем человек открывает священнику грехи, мерзости, какое-то зло, которое он совершил в жизни. Священник выслушивает его, читает над ним разрешительную молитву, по молитве священника Господь отпускает ему все его грехи.
Вот что здесь интересно: человек проговаривает вслух свои грехи. Кому это нужно? Богу, Которому он исповедуется? Нет. Бог не следователь, поэтому вряд ли Ему интересна такая явка с повинной. Он знает лучше самого человека все его прошлые грехи. Даже способен заглянуть наперед и увидеть грехи, о которых человек еще не знает, потому что еще их не сделал. Так что Богу эти откровения ни к чему. Священнику, пожалуй, тоже ни к чему, тем более что грехи у людей за редким исключением одинаковые, одни и те же, поэтому ничего нового для себя священник не услышит, не откроет. Да и сама специфика исповедальной речи такова, что не указываются никакие «выходные данные» – какие-то имена участников событий и прочее. То есть исповедь нельзя использовать как информацию компрометирующего характера. Так что священнику это никак не может быть интересно. Зачем же тогда человек это делает?
Вспомним поэта, который гениально воспел деревню в своих стихах, – Сергея Есенина. Чтобы сделать что-то предметом своего вдохновения, нужно от этого отдалиться. Только тот человек может воспеть деревню в стихах, который переехал в город.
– То есть на контрасте.
– Да, потому что сам деревенский человек не способен даже заметить и восхититься чистотой воздуха, которым дышит, вкусом воды, которую пьет, питательностью натуральных продуктов, которые ест: он растворен в организме этой жизни. Примерно так же мы не замечаем все эти вещи, как воздух, которым дышим, пока не начинаем задыхаться. И вот поэтому для того, чтобы воспеть деревню, человеку нужно дистанцироваться. Чтобы сделать что-то предметом своих размышлений, нужно от этого предмета отойти, взглянуть со стороны.
Это правило действует и в обратную сторону: если мы способны что-то описывать, сделать что-то предметом наших скорбных размышлений, то мы с этим растождествляемся, дистанцируемся от этого. Именно на этом основана практика проговаривания вслух в присутствии другого человека, священника, своих грехов, мерзостей, своего зла. Потому что именно в тот момент, когда мы начинаем об этом говорить, когда начинаем это описывать, происходит такое тонкое, на духовном, душевном уровне, растождествление себя со своим грехом. Первый шаг психологически делает именно человек. В этом смысле, конечно, очень важно искусство исповеди, искусство исповедального слова.
Взять хотя бы исповедь Августина Блаженного – совершенно потрясающее произведение! В какой-то момент меня поразило, как он говорит о грехе блуда, который совершал многократно до своего крещения. Он говорит об этом настолько целомудренно, что сразу видно, что это уже совсем другой человек, он действительно достиг цели, достиг своего преображения, изменения ума, метанойи (именно так переводится это греческое слово – «перемена ума», на русский оно переводится словом «покаяние»). В то же время бывает, что человек говорит о грехе блуда как-то слишком плотоядно. Честно, но плотоядно, физиологично. Становится понятно, что человек еще не искусен в борьбе с этим грехом, что он еще, может быть, не раз вернется к нему, потому что не достиг еще полного растождествления с ним. Вот почему мы говорим об искусстве исповеди.
В конце концов, давайте вспомним предуготовительные молитвы ко Святому Причащению. Их авторство известно, они написаны Василием Великим, Иоанном Златоустом, Симеоном Метафрастом, Симеоном Новым Богословом. Казалось бы, об искусстве исповеди говорить некорректно, дескать, искусство – это что-то вычурное, искусственное, то, что делается напоказ. Но уж этих людей никак нельзя заподозрить в желании произвести эффект, в неискренности, усомниться в глубине их покаяния, правда ведь? А между тем даже с филологической точки зрения эти молитвы – великие образцы духовной покаянной поэзии. Насколько тонко, точно, глубоко, проникновенно описано зло, в котором человек обнаруживает себя!
– Какие азы у этого искусства? Как нужно исповедоваться, какие ошибки совершают люди, которые приходят на исповедь?
– Положительно ответить на вопрос, как нужно исповедоваться, я не могу. Это примерно такая же ситуация, когда приходит ко мне студент и просит дать ему тему для научной работы, например дипломной. Я говорю, что не могу ему дать тему, потому что если я подскажу тему, то лишу его авторства. Это уже будет не его работа. Это все равно что найти кому-то жену. Жить с ней другому, поэтому попытка найти человеку жену была бы глупой. То же с исповедью. Это творчество совести. Если я буду рассказывать о том, как надлежит исповедоваться, я тем самым лишу исповедника авторства своей исповеди. Толку от этого никакого не будет.
Но можно говорить о каких-то ошибках в исповеди, которые совершает начинающий человек. В основном это даже не ошибки – человек просто склонен впадать в крайности. Одна крайность – недооценивание своих грехов, а вторая – переоценивание их. Если хотите, можно поговорить об этом подробнее.
– Если позволите, чуть позже, сейчас вопрос от телезрительницы: «Как исповедовать грех осуждения? Раньше пятьдесят раз на дню осуждала, а теперь сорок. То есть я все время на исповеди буду говорить, что осуждаю, как будто никаких изменений. Как же исповедоваться, чтобы было понятно, что все-таки есть какие-то изменения к лучшему? Второй вопрос: как бороться с этим грехом, который просто „въелся“?»
– Это вообще классический вопрос аскетики – что делать с повторяющимися грехами. Это может быть грех осуждения, любой другой грех, какой-то грех, совершаемый по страсти. Человек приходит, кается, исповедуется в нем, через некоторое время снова в него впадает. И так происходит не один раз, не два и даже не двадцать. Человек теряет доверие к Таинству исповеди. Иногда приходится слышать: «Батюшка, исповедь не работает. Уже двадцать пятый раз прихожу и снова попадаю в ту же яму». От этого в человеке начинает появляться недоверие Богу.
Тут дело вот в чем. Есть известный афонский рассказ о старце и его послушнике. Послушник пришел к старцу и открыл ему свое состояние: «Авва, все время впадаю в блудный грех. Не могу ничего с собой поделать, каюсь, стараюсь, борюсь, пощусь, молюсь, все равно впадаю». А его старец в это время что-то готовил на своей печурке. Он сказал послушнику: «Видишь, на этой сковородке вчера жарили бобы в масле в честь праздника. Видишь, там остались кусочки прижаренных бобов, масла, и мухи облепили эту немытую сковородку. Отгоняй от нее мух». Юноша попытался отмахивать мух от сковороды руками – ничего не вышло. Потом он взял тряпицу, потом пальмовую ветвь, наконец изнемог и сказал: «Отче, не могу. Пока отгоняю трех мух, десять других садятся на их место». Старец усмехнулся и сказал: «Теперь посмотри, как это делаю я». Он взял сковороду и поставил ее на раскаленные угли. Сковорода раскалилась, масло растаяло, зашипело, и мухи сами куда-то делись. «Понял?» – «Понял».
Итак, наши грехи, особенно повторяющиеся, особенно за их многочисленностью, способны нас ввергнуть даже в уныние. Это еще не самое страшное. Эта притча говорит о том, что наши многочисленные грехи – еще не самое страшное. Скорее, может быть, это как тревожные лампочки, симптомы. Нет еще настоящей болезни, но симптомы чего-то более серьезного есть.
В автомобиле на приборной доске есть индикаторы, например уровня бензина. Сами по себе эти лампочки не так страшны, как то, о чем они свидетельствуют. Тревожный сигнал свидетельствует о том, что закончился бензин, например. Множество наших грехов, особенно безуспешная, длительная борьба с ними, говорят о том, что мы не живем Христом, что мы не горим Христом, что Христос для нас – персонаж из книги, запертой до воскресенья на престоле в алтаре, а в нашей жизни Его нет.
Что значит жить Христом? Вот один человек живет жизнью другого, например мать живет жизнью собственного сына, ей до себя никакого дела нет. Она живет его радостями, его делами, его проблемами. Иногда это доходит до абсурда, когда она каждые десять минут ему названивает и пытается вникнуть во все нюансы его дел. Мы не живем Христом, как-то растождествлены с Ним. Вспоминаем о Нем только время от времени, мы Им не горим, сердца наши, как та сковородка – промасленная, аппетитная для мух бесовских. Поэтому своими силами мы не можем победить грех, в том числе грех осуждения. А вот если вы переживаете вдохновение по Христу, если правильно и вдохновенно молитесь, если делаете дела милосердия, исполняете закон Христов и разжигаете тем самым ваше сердце ко Христу, то вы убедитесь вдруг, что эти мухи многочисленных повторяющихся грехов сами куда-то делись. Они вытеснились, сгорели от того огня, который в вас горит от вдохновения по Христу. Вот что главное. Даже не сами по себе грехи страшны (хотя и они зло), страшнее всего та болезнь, симптомами которой эти грехи являются. Это наше равнодушие ко Христу.
– Но ведь можно и впасть в прелесть. Делаешь добрые дела, молишься, считаешь, что правильно, ежедневно побеждаешь грех. К чему это может привести?
– Здесь есть простая философия, простое рассуждение, как не впасть в самомнение. Представьте себе, Сергей, что приходит в храм очень богатый человек, миллиардер, и жертвует на храм, скажем, сто тысяч. Как Вам кажется, долго ли он будет вспоминать об этих потраченных деньгах?
– Недолго.
– Я думаю, что недолго. Он забудет, потому что это для него вообще не событие, а сто тысяч – вовсе не деньги. Он другими категориями мыслит. А если я или Вы на какое-то дело дадим сто тысяч? Мы с вами не богатые люди, для нас это серьезные деньги, несколько месяцев жалованья. Думаю, в таком случае мы будем долго это вспоминать, думать о себе, возвышаться в собственных глазах. Так вот, логика проста. Если вы сделали доброе дело и заметили это, значит, внутри вы не настолько богаты добром, как вам кажется. Поэтому гордиться и надмеваться нечем. А если не заметили добра, которого сделали, то опять у вас нет повода надмеваться. Простая философия.
– Вернемся к нашему разговору. Мы хотели разобрать подробнее понятия недооценки и переоценки своих грехов.
– Взрослый, состоявшийся человек может прийти и честно, искренне сознаться: я не знаю за собой никаких грехов. Бывает другой случай: люди признают, что у них есть грехи. Например, юноша и девушка любят друг друга, но живут так называемым гражданским браком, делят общее хозяйство, спят вместе. Юноша говорит: «Признаю, что это грех, но не понимаю почему. Ведь грех – это болезнь, это то, что влечет за собой какие-то последствия, то, что разрушает мою жизнь и ослабляет меня. Но я не вижу этого. Наоборот, нам хорошо. Мы друг друга заряжаем для жизни, творчества, для трудов. Почему это грех? Я не буду каяться в том, что Церковь называет грехом, – в сожительстве, потому что лично я это грехом не считаю. Я не разрушаю чужую семью, не прелюбодействую, не увел чужую жену, никого не обманываю, мы взрослые, влюбленные друг в друга, свободные люди, почему нет?»
Есть такой эффект «принюхивания» ко греху. Представьте себе: бродяга, привокзальный бомж, лежит в своем смрадном тряпье. К нему невозможно близко подойти: настолько мерзко. А сам он не испытывает никакого неудобства. Он не понимает, что воняет. Принюхался уже. Или живет одинокая старушка в квартире, устраивает себе там зверинец – заводит собак, кошек, бурундуков… Воняет страшно, вся одежда ее пропахла, она выходит на улицу, все воротят носы, а она не чувствует – принюхалась к этому запаху. Так и мы зачастую принюхиваемся к своим собственным грехам и не чувствуем, что смердим. Это тот самый случай, когда требуется чистая вера. Да, не понимаю, не чувствую, что я воняю, но нужно довериться слову Писания, слову святых, слову Церкви, которые называют это грехом, и попытаться очиститься, вылезти из этой «хомяковской» коробки со знакомыми, родными запахами, ради той возможной чистоты, которая нам обещана.
Другой момент – недооценка греха. Человек признает грех за грех, но не считает его слишком значительным. Есть знаменитые евангельские слова Спасителя: «Если око твое соблазняет тебя, то вырви его и отбрось вон от себя, ибо лучше одноглазому войти в Царство Небесное, чем с двумя глазами в геенну огненную. Если рука правая искушает тебя, отсеки…» Ну и так далее. Все мы хорошо помним эти слова. Над этими словами поиздевался Ницше – немецкий философ, который, по сути, упрекнул христиан в лицемерии: «Мы-то с вами, взрослые мужчины, знаем, какая часть тела нас наиболее часто искушает. Но христиане – лицемеры, они не воспринимают слова своего Законодателя буквально, потому что если бы они все воспринимали буквально, род христианский не мог бы размножиться». Наши современные критики повторяют эти аргументы Ницше с насмешкой и по сей день.
Однако здесь вот какое соображение. В XVII веке на Руси была основана секта скопцов (Кондратием Селивановым). На практике выяснилось, что же означают эти слова Христа об отсечении части тела, которая искушает. Выяснилось, что если человек физически не имеет возможности блудить, ничто не мешает ему разжигаться, наблюдая за тем, как это делают другие. Здесь уже действительно в прямом смысле око начинает соблазнять человека на блуд. Можно вырвать око, но в темноте своей слепоты ничто не мешает воображению предаваться сладострастным картинам. Таким образом, сама практика скопцов показала, что искушает нас не глаз и не рука, а что-то, проросшее в нашей душе. А ее невозможно так просто выбросить, отвергнуть от себя. Вопрос: о чем тогда говорит Христос? Как понимать Его слова, если не буквально?
Нужно понимать, что Он говорит как раз духовно искусным людям, которые прекрасно знали эти азы и поэтому понимали, что речь идет не в буквальном смысле о руке или о глазе. Дело вот в чем. Вы, может быть, не застали, но в новейшей истории России было время, когда почти все мы были миллионерами. Мы не были богатыми, но у каждого второго был миллион. Есть процессы, которые описываются двумя словами: инфляция и девальвация. Когда денег становится слишком много, они обесцениваются. Точно так же происходит инфляция и девальвация греха. Когда он становится повсеместным, когда он повсюду, когда его часто делают все, тогда кажется, что он почти ничего не стоит.
Для того чтобы инфляция и девальвация греха не происходили, Христос и использует эти слова, этот образ. Он говорит: «Смотрите, внимайте, Я называю вам подлинную, а не спекулятивную цену греха. Грех – это страшно. Вам кажется, что это не страшно, потому что очень распространено, все это делают. Но лучше бы лишиться человеку глаза или руки, чем пойти и сделать то, что ты собрался». То есть Он говорит о настоящей цене греха. Это тоже полезно вспоминать человеку перед исповедью, для того чтобы не испытывать к себе нездорового снисхождения, приступая ко кресту, к аналою.
– Вопрос от телезрителя: «В Евангелии от Иоанна Христос говорит: „Как вы можете веровать, когда принимаете слова друг от друга, а не от Единого Бога?“ Как не переступить ту грань, когда смирение перед Богом превращается в обыкновенное холопское человекоугодие?»
– Действительно, есть такая проблема. Есть очень много ложных добродетелей, когда неумение за себя отомстить называется нежеланием мстить или даже всепрощением; когда элементарная слабость, неспособность защитить себя и своих близких называется незлобивостью, добротой («я не слабый, я добрый»); когда человекоугодничество воспринимается за дипломатическое искусство. Здесь нет единого, универсального рецепта, как преодолеть этот грех. Нужно просто с рассуждением, со здоровой подозрительностью и трезвостью относиться к своим добродетелям и всегда подозревать: может быть, я это делаю не от чистого сердца, это только мое уязвленное самолюбие подсказывает мне, что я делаю добро, а на самом деле я им, как фиговым листочком, прикрываю свою немощь, срамоту.
– Мы сегодня говорили о том, что люди приходят на исповедь и говорят одни и те же грехи. Думаю, Вы тоже часто с этим сталкиваетесь. Не будем говорить о бытовых грехах, совершаемых ежедневно, каждым по немощи своей. Есть более страшные грехи, например блуд, – допустим, человек совершил его когда-то, больше не совершает, но все равно в нем кается вновь. Почему это происходит? Нужно ли с этим бороться? Вообще нужно ли исповедовать грех, в котором ты когда-то уже исповедовался? Бывает, совесть мучает человека, и он все равно продолжает исповедоваться в нем.
– У меня не столь богатый опыт в этом деле, однако пришлось заметить, что есть обратная крайность. Одна крайность – человек недооценивает свои грехи, а обратная – переоценивает. Человек пришел, искренне покаялся, исповедовал свои грехи, получил разрешение их через священника – и продолжает заниматься самоедством. Кстати, это имеет отношение и к предыдущему вопросу. Есть очень много ложных добродетелей. Они имеют вид добродетелей (как ложные грибы имеют вид съедобных грибов, ложный опенок например), это фальшивые деяния, духовные состояния, которые по внешнему виду похожи на добродетель, но имеют совершенно другую природу. Одна из таких ложных добродетелей – самоедство. Часто приходится объяснять, что Богу гораздо проще простить грехи, чем человеку самому себе кое-что простить. И эта медитация с саморазрушением на тему «ах, какая я сволочь, какое недостойное существо, недостоин даже называться христианином» продолжается.
– Как соотнести самоедство и угрызения совести?
– Действительно, их можно перепутать. Дело в том, что угрызения совести, или покаяние, – это что-то светлое. Это чувство или даже эмоции на поверхности этого чувства, которые окрашены в светлые тона. Они направлены в пустыню, ведут человека к преображению, зовут его к чему-то, к каким-то новым горизонтам или вершинам. А самоедство разрушает, уничтожает человека, подталкивает его к унынию.
В житии Марии Египетской говорится о том, что покаяние привело ее в пустыню. Слезы… Слезы бывают разные. Я увлекаюсь альпинизмом и часто бываю в пустынных местах. И по опыту знаю, как сложно хотя бы сутки прожить там, в пустыне. Просто выжить трудно. Сколько нужно затратить сил и энергии, чтобы обеспечить себе это выживание! Когда-то эта мысль меня поразила: человек, страшный грешник, кается и для покаяния уходит в пустыню! В пустыне, где сложно даже день прожить, невозможно выжить человеку унылому, у которого подсели батарейки, который занимается самоедством. Пустыня проверит, кто занимается самоедством, а у кого истинное покаяние. Потому что когда святой удаляется для покаяния в пустыню, он не наказывает себя, не мстит себе за прежний грех. Думаю, у него другое настроение. Представьте себе: молодого юношу, инженера, назначили прорабом на стройке, расчистили место. Он может построить свой первый дом (здание, замок, храм). И вот когда туда уже завозят строительные материалы, приезжают рабочие, он не спит всю ночь, предвкушает завтрашнее начало работ. В нем взбудоражены, горят и жаждут реализации творческие силы. Вот человек покаявшийся.
И потом, десятилетие в пустыне – это, по сути, строительство нового здания на месте прежнего. Для этого требуется какой-то очень мощный, радостный, светлый творческий импульс. Поэтому покаяние – это всегда позитивные чувства и эмоции. Уже по этой светлости, по этой жажде действовать можно отличить истинное покаяние от самоедства, когда есть стремление сделать из себя нового человека, разрушив ветхого.
– Вопрос от телезрителя: «Я живу с девушкой гражданским браком. Является ли это грехом и почему?»
Об этом мы говорили уже…
– Да. Я попытаюсь все-таки объяснить. Действительно, часто приходится слышать: «Мы любим друг друга, к чему эти формальности, что в нашей жизни поменяет штамп в паспорте и почему Церковь так цепляется к гражданскому браку?» Да, гражданский брак (не могу лгать, тем более в прямом эфире) – это грех. Как бы мне ни хотелось вас подбодрить, факт есть факт. Казалось бы, почему такая формальная, несущественная вещь, как штамп в паспорте, отделяет грех от законного супружества? Хочу напомнить, что по Социальной концепции Русской Православной Церкви честным признается даже не венчанный, но официально зарегистрированный брак. Что же за глупая формальность этот штамп, которая разделяет людей на праведных и неправедных?
Дело в том, что христианство – это религия любви. А гражданский брак подозрителен именно с точки зрения любви. Есть серьезные подозрения, что любовь эта фальшивая.
– Потому что нет обязательств, так?
– Дело даже не в них. Как говорил доктор Хаус, все лгут, не лгут только симптомы. Даже принцип работы детектора лжи основан на том, что ложь возможна только сознательно, а рефлексы обманывать не могут. Давайте посмотрим, что характерно для влюбленных по-настоящему.
Вот двое влюбленных встретились после долгой разлуки. Он сошел с поезда. Они устремляются навстречу друг другу, бегут, обнимаются, прижимают друг друга крепко и замирают от восторга своей неразделенности. Для влюбленных характерна жажда соединиться по всем комплементарным граням своего бытия. Они хотят объединить дом. Для нее досадно, что она живет в одном конце города, а он в другом и что они видятся лишь время от времени. Они хотят вести общее хозяйство, где все мое и твое. Они пытаются соединиться по другим культурным граням комплементарности. Парные фенечки, сердечки, половинки купюр, хранящиеся у влюбленных в качестве священной реликвии, говорят о любви. Влюбленные обнимаются и жалеют, что у них нет еще пары рук, чтобы ими обнять того, кого любишь.
Поэтому влюбленные стремятся по максимуму использовать все грани комплементарности, предоставляемые природой и культурой. Они хотят собрать всех встречных на свой брачный пир, хотят получить этот штамп в паспорте. Штамп этот – очень хитрая штука. Это лакмусовая бумажка на крепость любви, спиртометр любви. Дотягивает концентрация любви до определенного градуса или нет. Человек, который по-настоящему любит свою подругу по бытию, хочет получить этот штамп. Он потом три дня с этим паспортом по всем друзьям ходит и радуется, что у него получилось. Представьте себе человека, который получил первое офицерское звание. Я в прошлом офицер. Когда мне присвоили звание лейтенанта, мне некуда было идти, но я нашил на свой китель погоны с золотыми звездочками и вышел, просто чтобы пройтись вокруг дома. Я не мог усидеть дома! Если я узнаю, что человек получил первое офицерское звание, но у него не было такого глупого желания надеть форму и выйти на улицу хотя бы на полчаса, я буду очень сильно сомневаться, что этот человек вообще хотел стать офицером.
Если я вижу, что человек говорит о любви, но при этом обнимается одной рукой, как торговцы, закрепляющие сделку, то склонен подозревать, что человек заблуждается относительно того, есть в нем любовь или нет (не то чтобы он нарочно обманывает окружающих). Вообще диагностировать в себе любовь очень сложно, потому что есть множество состояний, которые по внешней симптоматике очень похожи на настоящую любовь, но по духу никакого отношения к ней не имеют.
Резюмирую свой ответ. Штамп в паспорте – это пробный камень, «спиртометр» любви. Дотягивает ваша любовь до того градуса, когда вы сами хотите взять эту девушку в жены и поставить пресловутый штамп, – значит, это любовь настоящая. По крайней мере, ее градус таков, что заставляет относиться к ней серьезно. А если вы начинаете философствовать на тему штампа в паспорте, это подозрительно с точки зрения любви, ее качества. Наверное, миллионеру стыдно было бы носить китайские часы с дешевой позолотой, так же стыдно христианину стоять перед распятием, облекшись фальшивой любовью. Именно поэтому Церковь не принимает гражданский брак, логика примерно такова.
– Как же быть людям в такой ситуации? Сейчас очень модно говорить о том, что нужно проверить чувства, пожить, испытать себя. Идти в загс? Штампов в паспорте можно много поставить.
– Что делать… Как живут, так и живут, что ж. Можно учиться любви. Можно повышать в себе этот градус. В принципе, мы все призваны к тому, чтобы учиться любви, мы все несовершенны в любви. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Хочу искренне, от души пожелать звонившему и его девушке…
– …решиться.
– Не то что решиться. Повысить градус отношений до такого, чтобы оба они мучительно захотели этого штампа в паспорте.
– Еще и в церкви можно повенчаться.
– Может быть, и так.
– Нас, православных христиан, очень часто осуждают за различные поступки. Называют лицемерами, будто мы говорим одно, а делаем другое. Церковь призывает к тому, чтобы каждый из нас был примером для других. Какой минимум есть для человека, чтобы называться православным христианином?
– Действительно, нужно помнить о том, что мы Церковь не святых, а кающихся грешников. Наш профессор Алексей Ильич Осипов даже говорит об этом немного парадоксально: «Христианство – нерелигиозная религия, потому что во всех прочих религиях первыми в Царство Небесное идут праведники, а в христианстве – покаявшийся распятый разбойник, покаявшиеся мытари, блудницы и так далее». Показывая на них, Христос говорит: «Сии прежде вас, праведников (фарисеи, законники – это же праведники), идут в Царство Небесное». Христианин проводит жизнь в борьбе. Борьбы без поражений не бывает. Все мы грешим. Но где же тот минимум благочестия, который дает нам право называться христианами?
Мне кажется, на этот счет хорошо говорит фрагмент Евангелия, рассказывающий о встрече с самарянкой у колодца. Несколько воскресений назад как раз была Неделя о самарянке. О чем говорит эта встреча, кто такие самаряне? В принципе, это мы, современные расслабленные христиане. Самаряне – тоже потомки царя Давида, но иудеи с ними не общались, потому что самаряне изменили вере. Они верили в Бога Авраама, Исаака и Иакова, в Единого Бога, однако эта вера была очень засорена различными суевериями. Но у нас это тоже сплошь и рядом. Мы верим в Троицу Единосущную и Нераздельную, а при этом нас может смутить то, если черная кошка перебежит дорогу; верим в приметы, порчу, сглаз; в то, что кто-то может нас проклясть и так далее. В этом смысле, по вере, мы скорее самаряне, нежели древние иудеи. То же самое касается нашего морально-нравственного состояния. Мы не первые христиане и далеко не святые. Если иудеи и по вере, и по жизни – первые святые христиане, то мы скорее самаряне.
В этом смысле очень интересна встреча и диалог Христа с самарянкой. Нам, как всякому верующему человеку, интересно знать или хотя бы предполагать более-менее достоверно, что о нас думает Бог, как Он нас будет судить, каким судом. В этом эпизоде можно это увидеть: Христос не сразу радуется самарянке. Он не сразу ее приветствует. Хотя в другом эпизоде подошел к Нему богатый юноша, праведник иудей, и сказал: «Я соблюл заповеди от юности моей». Евангелие говорит, что Христос взглянул на него и возлюбил его очень. Здесь же немного другая история отношений. Христос сначала испытывает самарянку. Он говорит ей: «Пойди и приведи ко мне своего мужа». Он пытается найти в ней и в каждом из нас, судя нас, что-то Свое. Если не в жизни, то хотя бы испытает, оставили ли мы ум и совесть христианскими. Может быть, ум и совесть осолены христианской солью. Если все остальное в нашей жизни уже пресное, мы проиграли эту битву за наше благочестие, нашу жизнь. Самарянка отвечает известным образом: «У меня нет мужа». Здесь Христос ее похвалил: «Правильно сказала, потому что знаю, что было у тебя пять мужей, а тот, с которым сейчас живешь, не муж тебе».
Заметьте, когда вернулись ученики, Христос радовался самарянам, пришедшим вслед за этой женщиной, Фотинией, и говорил ученикам: «Молитесь, чтобы Бог выслал делателя на жатву Свою. Смотрите, жатвы много». Он сравнил самарянку и пришедших к Нему жителей города, перед которыми Он проповедовал, которые в Него уверовали, совсем не благочестивых. Он сравнил их не с плевелами, а с зернами. С пшеницей, с жатвой, а не с сором. Наверное, поэтому можно надеяться на то, что мы, если проиграли битву за наше благочестие, хотя бы не можем позволить себе проиграть последнюю битву – за наши умы и совесть. По крайней мере, не будем называть черное белым, а белое черным, не будем оправдывать грех.
Интересные процессы происходят сейчас, последняя битва в современной культуре. Можно сказать, многие христиане проходят последнюю битву, проиграв которую, мы уже не сможем потом называться христианами, – битву за наш ум и нашу совесть. Ведь современный мир очень сильно искушает человека комфортом. Комфорт – хорошая, приятная вещь, никто против комфорта слова не скажет. Однако в нем есть свои опасности. Когда человек ездит на комфортной машине, работает в комфортном офисе, комфортно путешествует, тогда с особой силой проявляется последний источник дискомфорта – это совесть, собственные грехи человека. И тут к услугам этого человека – весь инструментарий современной философии.
Я профессионально занимался философией в университете и продолжаю этим заниматься, хотя уже не так интенсивно. Меня иногда поражало: целые тома написаны с одной-единственной целью – автор стремится оправдать какую-то свою собственную мелкую, поганую страстишку. Как-то оправдать свой грех, позор, назвать другим словом, которое не будет звучать как грех. Есть анекдот о человеке, который страдал ночным недержанием и пришел к психоаналитику. Через два месяца друзья у него спрашивают: «Как, перестал мочиться по ночам в постель?» – «Нет, мочиться не перестал, но теперь я этим горжусь!» Современная философия предлагает человеку все средства, чтобы тот перестал тяготиться своими грехами и начал ими гордиться.
Женщина убивает во чреве своего ребеночка, а современная феминистическая философия и миллионы гендерных исследований направлены на то, чтобы убедить ее, что человека в ней нет, что убийства она не совершает. Лишние волосы и ногти мы от себя отрезаем, отбрасываем – биологический материал. Человека не называют человеком, пока он не родился. Дескать, это часть тела женщины, и она, как всякий человек, своим телом может располагать по собственному усмотрению. Человек достигает абсолютного, окончательного комфорта, но проигрывает при этом последнюю битву за ум и совесть, если он христианин.
Кстати, Церковь еще раз вспоминает самарянку: в 66 году во времена гонений императора Нерона она вспомнила Того, Кто беседовал с ней у колодца, и не отреклась от Него. Церковь празднует память мученицы Фотинии Самарянки. Ее молитвами выиграем эту последнюю битву, чего всем нам желаю.
Беседы с батюшкой. Исповедь и Причастие
