РАЗ И НАВСЕГДА

Рассказ монаха Варнавы (Санина) 

Знал человек[1], что нельзя грешить.
И все равно грешил.
Особенно одним, тяжким грехом.
Каялся.
И опять…
Но вот однажды решил – все!
Больше никогда!
Что бы там ни было – не совершит.
Но…
Пришел час искушения, и он снова – ноги сами понесли его – направился по знакомой губительной дорожке.
Не хотел идти, а шел.
Понял тогда человек, что сейчас он не раб Божий, а – раб греха…
И, следовательно того, кто подталкивает на него людей.
То есть, врага рода человеческого.
Знал это…
Все знал.
Он много прочитал церковных книг и всегда внимательно слушал проповеди батюшки.
И все равно шел.
Дошел.
Согрешил.
Какая разница – чем именно?
У каждого ведь это может быть своё…
Тут важен сам факт – опять совершил этот грех.
Грешить было сладко.
Зато потом…
Такая горечь пошла!
Так тяжело сделалось на душе…
Ведь сколько уже раз он исповедовался в этом грехе.
Самому Богу давал слово исправиться.
Крест и Евангелие после исповеди целовал в знак того, что больше не повторит его…
И опять нужно завтра же – до послезавтра он знал, просто не сможет дожить с таким грузом на душе – идти на исповедь.
А перед батюшкой-то как стыдно!
И еще тревожно.
Дело в том, что отношения с батюшкой могли, как ему вдруг показалось, испортиться.
А он от него во многом зависел.
Как-никак при храме сторожем, садоводом и истопником по совместительству, работал.
Жилье, за не имением собственного, в сторожке имел.
Опять же, что крайне немаловажно при его минимальной пенсии, ежедневное питание в церковной трапезной…
И вот теперь мог всего этого лишиться!
«Может, сходить в другой храм и исповедать этот грех другому батюшке, а нашему все остальное?» – мелькнула лукавая мысль.
Но он тут же отогнал ее.
Потому что прекрасно знал из духовных книг, что это недопустимо, и грех тогда станет еще более тяжким.
Больше того.
За такое лукавство может и не отпустить его Господь.
А как тогда жить?
С такой тяжестью?!
Как потом причащаться?!!
И тут вдруг ему так захотелось причаститься…
Как еще никогда в жизни!
Достал он вечером листок, чтобы записать для памяти, дабы не забылись во время исповеди, грехи.
Кроме этого, еще немало других за неделю, хоть и поменьше, но все равно, отделяющих, как стена, от Бога набралось…
Аккуратно вывел сверху православный восьмиконечный крест.
Написал:
«Согрешил».
И задумался.
В книгах, с советами опытных священников, он вычитал, что сначала нужно исповедовать самые большие, наиболее отягощающие душу грехи.
Следовательно, надо, значит, тогда записывать первым именно этот.
И начинать сразу с него.
Но как?
Как?..
Подумал он, подумал и написал:
Гордыней.
Собственно, успокоил он самого себя, это правильно, потому что это – самый опасный грех. Некоторые даже называют его «матерью всех пороков».
Следом он всегда писал вытекающий из этого греха другой – тщеславие.
И это тоже у него было.
Записал по привычке так и в этот раз.
Ну хотя бы тут уже надо было писать тот самый грех.
Но он, вспомнив, как накричал на закуривших на территории храма мужчин, торопливо вывел:
«Гневом…»
Затем – отступать больше было некуда – стал обдумывать, как бы записать свой грех так, чтобы не так стыдно и опасно было говорить его батюшке.
И надо же – когда-то в юности не зря сочинял стихи и помещал разные заметки в стенгазету, то есть, умел облекать мысли в слова – придумал.
Быстро записал.
Довольно потер ладони.
И… опустил голову.
Не то…
Не так…
Не того хотела его душа, чтобы во время исповеди с нее раз и навсегда снялась эта тяжесть.
По привычке он записывал все новые и новые грехи…
Мрачнея все больше и больше.
Решил уже было порвать этот листок и бросить в печку, как делал всегда, после окончания исповеди.
Но – почему-то подумалось, что так нельзя.
Самому.
До того, как отпустит их Бог!
При этой мысли его вдруг словно осенило:
«Опустит… Бог?!»
И он, увидев, что, к счастью, наверху сверху, перед «гордыней» оставалось немного места, мелко-мелко, но уже не из лукавства, а, чтобы уместилось, одним словом, но так, что сразу все становилось ясным, написал этот грех…
Всю ночь он проворочался на казавшейся ему раскаленной постели.
Горел от стыда.
В полузабытье тяжелого прерывистого сна уже прощался с этой, такой важной и нужной, во-первых, для спасения его души, а во вторых, для тела – работой.
Что было сил проклинал этот грех.
Разве что подушку не грыз.
Не от отчаяния, нет – он знал, что уныние и отчаяние тоже страшные грехи, равновесные тому, которым согрешил он.
А от досады на самого себя.
Что он от неуемного желания, когда отправлялся на грех, забыл позвать на помощь Бога.
Кричать Господу надо было, как Апостол Петр, утопавший, по своему маловерию, в волнах.
Вопить:
«Господи, останови! Спаси меня, погибаю!»
И ведь наверняка бы помог.
Одному Ему ведомыми путями – остановил бы.
Укрепил.
И не дал пасть.
К утру человек вконец измучился.
С трудом дождался начала исповеди.
Внимательно, повторяя про себя каждое слово, выслушал все положенные перед ней молитвы, которые прочитал священник.
Словно чужими ногами подошел к аналою.
Непослушными губами не то что сказал, а – выдавил из себя этот грех.
Искоса взглянул на батюшку: услышал?
И по глазам понял: да.
Потом дочитал весь список до конца.
Священник покрыл его голову епитрахилью, прочитал такую желанную для него молитву.
И…
Такая необъяснимая никакими человеческими словами легкость вдруг объяла человека!
Слезы радости впервые – а сколько раз он исповедовался до сих пор! – выступили у него на глазах.
Он с чувством – тоже такой, какую невозможно выразить языком – благодарности Христу поцеловал Крест и Евангелие.
На этот раз осознанно, точно зная, как поступать теперь в час искушения, дал слово Самому Богу уже никогда не совершать этот грех.
И даже не огорчился, что, конечно же, батюшка в этот день не благословил его причаститься.
Только чуть слышно спросил у него:
– А когда теперь будет можно?
И священник ласково, словно понимая его состояние, с таким видом, будто это с него сняли весь этот страшный груз, ни полусловом не упрекнув его, сам сказал:
– Через месяц.
И пошел в алтарь.
Потому что больше исповедников в этот день, хотя в городе было больше ста тысяч жителей и была выходная суббота, не было.
И началась Литургия.
Важнее и главнее чего, как написано во многих открывающих Свет Истины книгах, нет и не может быть на Земле..
Как на крыльях вылетел после ее окончания человек из храма.
И правда.
Что был ему какой-то месяц…
Когда впереди – его теперь ждала целая Вечность?!

___________________________________

[1] Я даже имя его называть не стану, потому что многим, если не всем, кто начал свой путь к Богу, это знакомо…

Окончание с узором

ШКОЛА ДОБРОДЕТЕЛЕЙ. Рассказы. КНИГА IV. Страница 1-я

РАЗ И НАВСЕГДА