Школа добродетелей. Рассказы монаха Варнавы

ШКОЛА ДОБРОДЕТЕЛЕЙ. Рассказы. Книга II. Страница 4-я

Здравствуйте, дорогие посетители православного островка “Семья и Вера”!

К занимательному и полезному прочтению предлагаем 4-ю страницу рассказов известного российского писателя монаха Варнава (Санина) из серии “Школа добродетелей”, в которых повествуется о геройстве детей княжеской Руси.

Школа добродетелей, рассказы монаха Варнавы

КНИГА II. Страница 4-я

Заглавие, перо, лист, пергамент

ПРАВОЕ ДЕЛО

Ничего не мог понять Егорка…

Как это он, 11-летний паренек, одолел, да еще в личном поединке, тевтонского рыцаря?!

И другие вокруг тоже дивились:

– Надо же!

– Ну прямо как святой Давид – Голиафа!

– Ага! Наповал!

– Все правильно, чтоб и другим неповадно было!

Тевтонцы пришли на псковскую землю, чтобы грабить, убивать и жечь. Они решили воспользоваться ослаблением Руси от нашествия Батыя и, понадеявшись на себя, делали набеги поначалу не очень крупными отрядами.

Поэтому, хоть и немалым трудом и большими потерями, их кое-как удалось отбить.

(Это уже затем враг навалится всей своей силой и будет наголову разгромлен в знаменитом сражении на льду Чудского озера.)

А сейчас русские воины, среди которых были и отложившие на время мирные молоты кузнецы да оставившие плуг на недопаханной борозде крестьяне, смотрели на огромного, закованного вместе со своим конем в сплошную броню рыцаря!..

Многих из них он мог лишить жизни.

И еще неизвестно, чем закончился бы этот сегодняшний бой.

Да выручил вот Егорка.

Точнее, его умение метко стрелять из лука.

Белку, как опытные охотники, он бил точно в глаз.

Так и тут – оказавшись на пути внезапно поскакавшего на него с поднятым мечом огромного тевтонца, щуплый мальчик не растерялся.

Шепча мигом пересохшими губами молитву, он вскинул лук, натянул тетиву, прицелился и… попал стрелой точнехонько в единственное уязвимое место рыцаря: узенькую полоску в наличнике шлема – для глаз.

Так эта стрела из нее теперь и торчала.

– Вот, видите? Видите? – показывал каждому Егорка. – Метка – маленький крестик – на древке моя!

Потом он немного помялся.

И, робко попросил:

– А можно я что-нибудь с него возьму? И с собой унесу… А то ведь ребята дома ни за что не поверят! И отец за то, что я без его дозволения за вами увязался, да еще и в сражении был, выпорет…

Воины дружно захохотали:

– Ай да герой! Гляди, меча рыцаря не убоялся, а перед отцовским кнутом коленки дрожат!

– Да бери этого тевтонца хоть всего целиком!

– Мы тебе прямо до твоего дома поможем его дотащить!

– И еще с отца твоего спросим, почему он сам не пошел с нами!

– Да куда ему, – заступился за родителя мальчик. – Он ведь после того, как бился со всем воинством Батыги, и так еле-еле живой…

– Да знаем, знаем! – успокоили его знакомые горожане.

– Это мы так – для острастки! Чтобы и некоторым нашим, особенно купцам-богачам неповадно было!

– Хочешь, забирай рыцарский меч!

Егорка с готовностью бросился к лежавшему неподалеку от тевтонца мечу и, не без труда поднимая его, натужно заметил:

– Ух ты, тяжелый…

– А ты как думал? – обступили его воины.

– Таким только взмахнешь – и враз голова с плеч!

– Ох, и если бы не Егорка…

– Да, вон, сколько крови на нем!

– Глядите, а тут на рукояти даже что-то написано!

– Где? Где?!

– Да вот!

– Ага, точно, да не по-нашему!

Мимо как раз проходил только что отслуживший первую литию по нашим погибшим священник.

И один из воинов почтительно окликнул его:

– Отец Андрей! Подсоби – помоги прочитать то, что нам, неразумным, неведомо…

– Ага, и знать не по чину!

Священник, уже прослышавший о подвиге Егорки, ласково потрепал его по ершистым волосам. Затем, не желая осквернять себя прикосновением к орудию убийства, которое только что лишило жизни немало людей, наклонился к мечу, прищурившись, изучил надпись и сказал:

– Что-что… Сюда вложены мощи святого. Вот, даже имя указано – самого Димитрия Солунского Мироточивого![1]

– Как же это – святые мощи, да еще такого святого не помогли!.. – ничего не понимая, уставился на отца Андрея Егорка.

– Как это не помогли? – возразил тот. – Очень даже помогли. Только не ему. А – тебе!

Егорка так и заморгал от недоумения:

– Как это?

– Ты же за правое дело боролся? – терпеливо объяснил ему священник. – А этот Святую Русь разорять пришел!

Узнав, что в мече находятся святые мощи, священник уже с благоговением взял его. Не доверяя этого никому, он сам отвинтил крышечку на рукояти и достал из углубления в ней завернутую в чистую тряпицу частицу святых мощей.

– Великомученика Димитрия! – чуть слышно перешептывались воины.

– Солунского!!

– Мироточивого!!!

Тряпица, и правда, вся была пропитана миром и благоухала.

– Нечего им больше здесь быть! – оставляя у себя в руках святые мощи, сурово бросил меч наземь священник. – Святые – мир любят, а не войну! Положу их теперь в Божьем храме.

Тут он вспомнил про Егорку и добавил:

– И тебе, так уж и быть, отделю частицу…

– Я для нее ему крест-мощевик, не хуже цареградского, из самой что ни на есть лучшей бронзы выкую! – с готовностью пообещал кузнец в остроконечном шлеме.

– А я золоченую нить для него куплю! – подхватил крестьянин, опиравшийся на древко копья.

Священник же тем временем, словно рассуждая сам с собою, задумчиво продолжал:

– Такой крест, между прочим, по-ромейски[2], называется энколпионом! Оно, конечно, мал еще для него, да еще с такой великой святыней, Егорка…

Он покосился на матерого тевтонского рыцаря, лежавшего с беспомощно раскинутыми руками – бездыханным.

И, уже с нескрываемым уважением, поправился:

– Точнее, Георгий! Но все-таки дам! Аксиос!

И тут же перевел это, не всем понятное слово, на русский язык:

– Достоин!

___________________

[1] В древности знатные воины нередко вкладывали в рукояти мечей и сабель частицы мощей святых угодников Божиих. И перед боем с молитвой прикладывались к ним. Отсюда впоследствии и пошла традиция целовать оружие.

[2] Ромеями гордо именовали сами себя (а вслед за ними так называли их и русские) жители Византии, говорившие на греческом языке.

Заглавие, перо, лист, пергамент

ПЕРВЫЙ ШАГ

Ехал молодой князь со своей дружиной.

Не по чисту полю, а через дремучие муромские леса.

На север.

В далекую Ростовскую землю – самые отдаленные глухие и дикие владения стольного Киева.

И Муром, и Ростов были дороги сердцу князя.

Ведь на их столы (так в отличие от всех других заморских империй и царств на Руси поначалу назывались троны), были посажены любимые сыновья Владимира Красно Солнышко – Борис и Глеб.

И дело было не только в том, что князь приходился им внучатым племянником!

Он всегда восхищался их неслыханным подвигом!

Не столько боевым, сколько духовным.

Тот же Борис имел куда более сильную дружину, чем у Святополка, который, кстати, перед самой смертью был посажен Великим князем Владимиром вместе с женой и духовником в темницу за то, что не скрывал своего желания сразу после смерти отца повернуть Киев, как бы теперь сказали, от Востока на Запад.

Но не пожелал Борис поднять меч на старшего брата и развязывать кровавую междоусобицу. А всецело предал себя в Божью волю, безусловно веря, что Бог попускает человеку только то, что действительно ему спасительно и полезно.

Будь то сама смерть!

И Глеб тоже, уже предупрежденный сестрой своей, княжной Предиславой о гибели брата, поступил как Борис…

Оба они погибли, подавая пример, что на Руси все – от простого смерда до князя – должны жить по заповедям Христовым и все делать по любви к Богу и ближнему.

И поэтому – стали, как открыто говорят русские священники и монахи – страстотерпцами.

Давно… давно пора признать их святыми, да ромеи никак не могут согласиться с тем, что не только у них, но и на Руси тоже могут быть свои святые![3] Уж слишком недавно она просвещена христианством, чтобы в ней уже явились угодники Божии…

Молодой князь сам хотел всецело посвятить себя Богу и стать монахом.

Да мудрые черноризцы отговорили его от этого.

И вот теперь он был назначен отцом Всеволодом Ярославичем, любимым сыном самого Ярослава Мудрого, на далекий стол, в Ростово-Суздальский край. И ехал с дружиной туда, где некогда правил Борис, через бывшие владения своего другого великого деда – Глеба.

Дорога была не опасна.

Но… кто знает?

Времена Соловья Разбойника, о которых поют на пирах гусляры, вроде, уже миновали. Однако, то тут, то там виднелись недавние следы языческих ритуальных костров. Значит, не перевелись еще до конца, не выкорчеваны, как корни старого дерева, мстительные жрецы

И подстрекаемые ими, особенно в трудные голодные годы, местные жители порой нападали на проезжавших через эти леса христиан.

А если они соберутся в великом множестве, то застигнутой врасплох даже хорошо вооруженной дружине может прийтись, ох, как не сладко!

Поэтому князь без устали зорко следил за всем, что происходит вокруг.

И все делал сам.

Скакал в разведку.

Выставлял и проверял, да по нескольку раз среди каждой ночи, сторожевые посты.

Следил за тем, как готовилась еда, за строгим порядком во время пути и на привалах.

Бывалые дружинники только диву давались.

Хотя, конечно, ничего особенного в этом не было.

Все знали, как воспитываются будущие князья.

В три от роду года – следовало сажание на коня, так назывался обычай посвящения, казалось бы, совсем еще маленького человека в мужчины. Затем княжича сызмальства обучали Закону Божьему, грамоте, счету, мировой и родной истории, а также, не щадя, учили владеть любым видом оружия, как привычным русским, так и чужим, умению ориентироваться на местности и правильно повести бой. Совсем юными – их брали охотиться на диких зверей и на войны. Рановато, конечно… Но ведь в те времена – вражьих стрел, голода, непосильных трудов, заразных моров – за редкими исключениями, люди подолгу не жили. Поэтому следовало спешить, чтобы успеть многое сделать в жизни.

Но и после такой подготовки некоторые молодые князья были с ленцой и беспечны.

А этот…

Этот – все успевал делать.

Да еще и – молиться!

Точнее, творить краткую молитву даже во время своих беспрестанных забот.

Еще в начале похода наблюдательные воины приметили, что губы их князя все время чуть приметно шевелились.

А тот, кто вдруг оказывался рядом, иногда мог расслышать:

«Господи, помилуй!»

Так, по молитвам и усердию молодого князя, боевой отряд, без потерь и отставших, успешно добрался до Ростова.

Где князь сразу же принялся строить самые, что ни на есть, великие планы.

Расширить и укрепить новыми крепостями Ростов и Суздаль.

В Суздале – поставить первый в этих, пока еще диких, Ростово-Суздальских краях, каменный храм.

Заложить (по другим летописным источником, начать строить только лишь обозначенный) город на Клязьме[4].

Заселить многолюдно эти города и села…

Даже самые старшие дружинники глядели на своего князя уже с нескрываемым уважением.

И с уверенностью предполагали: если сейчас, всего в 13 лет, он таков, то в дальнейшим каков будет?

А имя-то… имя у него, какое звучное.

Данное в честь прадеда Владимира Красно Солнышко и деда – византийского императора Константина IX Мономаха:

Владимир Мономах!

_________________

[3] Однако прославление свв. Бориса и Глеба все же состоялось через пять лет после описываемых событий. И сопровождалось великими чудесами. Когда мощи св. Бориса переложили в новую раку, вся церковь наполнилась благоуханием, что привело в ужас митрополита Георгия, который был долгим противником прославления князей-страстотерпцев. А рака св. Глеба остановилась в церковных дверях, и ее никак не могли внести в церковь, пока митрополит не прочитал молитву, а князья и весь народ долго пели: «Господи, помилуй!» Это, не считая того, что один из князей приложил руку св. Глеба к ране на своей шее, и та исцелилась…

[4] Нынешний г.Владимир.

Заглавие, перо, лист, пергамент

ЦЕНА СВОБОДЫ

Так это было или нет…

Да простят меня ученые историки и излишне доверчивые читатели, но благодаря свойствам, присущим русскому человеку, тем более в самом юном, горячем возрасте, это могло быть именно так.

Или приблизительно так…

Шла на Руси великая Смута[5].

И брел по дороге, куда глаза глядят, мальчик-сирота.

Отца с матерью его убили ляхи[6].

Дом спалили с досады, что в нем не нашлось ничего ценного, те казаки, от которых русским людям доставалось лиха порой не меньше, чем от иноземных захватчиков.

Родственники тоже – либо погибли, либо попрятались, кто куда.

Остался один он.

Шел сторожко.

Даже на такого, оборванного и худого, могли позариться отряды ляхов или свои-чужие.

А что – свяжут по рукам и ногам, бросят поперек коня и – в рабство!

Шел мальчик, шел…

Вдруг слышит – в кустах стон.

«Человек, которого можно бояться, стонать не будет…» – сразу смекнул он.

Наоборот, там наверняка тот, кому нужно помочь!

Мальчик смело свернул с дороги.

И увидел лежавшего на земле окровавленного мужчину в монашеском одеянии.

– Вот! – из последних сил, без лишних слов протянул тот слабеющей рукой покрытый темными пятнами лист. – Это важная срочная грамота. Из Сергиевой Лавры. Передай в Нижний. Козьме Минину. Там его каждый знает…

– Но ты ведь ранен! Тебя нужно перевязать! – воскликнул мальчик.

И услышал:

– Поздно, я уже убит. Сначала Русь спасать надо. После меня похороните!

И глаза монаха остановились…

Выполняя его приказ, мальчик, не мешкая, направился в Нижний Новгород.

Козьму Минина он нашел сразу.

Тот был на площади и с возвышения призывал народ отдать последнее, чтобы спасти Отечество.

Вплоть до того, что продать детей в рабство, а потом, после победы, выкупить!

Ремесленники и бедные люди складывали на мостовую все то, что у них было ценного.

Купцы и зажиточные горожане, нерешительно переглядываясь, переминались с ноги на ногу.

Взяв у мальчика грамоту, Козьма Минин, насколько мог различить сквозь засохшую кровь буквы, изучил ее, а затем громко зачитал всем.

На некоторых из богатых это подействовало.

И тогда мальчик, вспомнив все то, что с ним было, и что он видел на бедной Руси, думая о лежавшем у дороги не погребенным гонце-монахе, отчаянно прокричал:

– У меня ничего нет! Даже родителей, которые могли бы продать меня в рабство… Но я сам… слышите, вы – сам отдаю вам себя. За меня скупщики рабов дадут столько монет, что можно будет купить несколько сабель! Правду говорю! Ведь я, привычный помогать взрослым в поле, обучен грамоте, могу даже петь! Хотите, спою?

Ах ты, поле-полюшко!

Ох, ты горе-горюшко… – звонко затянул он.

Но допеть до конца ему не дали.

Раздались громкие женские рыдания.

Даже суровые, видавшие виды мужики и те закусили губы.

И тут, наконец, срывая с поясов кошели и с пальцев золотые перстни, двинулись к возвышению на площади богачи.

И с размаху принялись бросать все это наземь.

Не отставали от них жены и взрослые дочери, отдавая на благое всеобщее дело жемчужные ожерелья, янтарные бусы, яхонтовые колечки…

Протягивавший с готовностью свои руки для того, чтобы их связали веревкой, мальчик с радостью видел, что не зря он пришел сюда, не зря так торопил поспешать гонец.

Вот только… никто не собирался делать его рабом.

Наоборот, кто-то набросил на озябшие плечи овчинный полушубок.

Кто-то дал большой ломоть хлеба.

Кто-то с кем-то даже заспорил за право взять его как родного сына в свою семью.

И, наконец, подошедшие монахи сказали:

– Ну что ты так стоишь? Опусти руки! Ты еще пригодишься свободной Руси – свободным! А пока покажи нам, где остался не добравшийся до нас гонец, чтобы мы смогли по чину, достойно похоронить героя!

________________________

[5] Начало XVI века.

[6] Так в то время назывались пришедшие с захватническими целями на Русь поляки.

Окончание с узором

ШКОЛА ДОБРОДЕТЕЛЕЙ. Рассказы. Книга II. Страница 1-я

ШКОЛА ДОБРОДЕТЕЛЕЙ. Рассказы. Книга II. Страница 2-я

ШКОЛА ДОБРОДЕТЕЛЕЙ. Рассказы. Книга II. Страница 3-я

Перо, пергамент, зазлавие, окончание

<< На главную страницу                На рубрику монаха Варнавы>>