Я решил собрать не гербарий, как мои товарищи, а коллекцию яиц. Пёстрые, разнообразной величины яички, разложенные в аккуратно разделённый перегородками ящик.
Дом наш примыкал к большому саду, где в густых, переплетшихся кустах крыжовника и малины водилось множество всякой пичуги, спокойствие которой нарушал до сих пор только рыжий кот Васька. Вот туда-то я и направился в твёрдой уверенности найти добычу для своей будущей «коллекции».
Порядком исцарапавшись и обжёгши крапивою руки, я разыскал маленькое, аккуратно сложенное гнёздышко с пятью пёстрыми яичками, на которых сидела серенькая птичка. Она довольно доверчиво отнеслась к моему появлению, поглядывая своими чёрными, как бусинки, глазами, и вспорхнула только, когда я дотронулся до гнезда. С минуту она глядела, как я вынимал яички, потом жалобно-жалобно зачирикала и принялась кружиться над опустошённым гнездом. У меня сначала мелькнула было мысль оставить хотя одно яичко в гнезде, но потом я передумал и захватил все.
Вечером, ложась спать, я слышал, как в соседней комнате няня, укладывая спать сестрёнку Любу, рассказывала ей сказку о злом коте Ваське, который разоряет гнёздышки и обижает птичек:
— Прилетит бедная птичка в гнёздышко, — говорила няня, — принесёт деткам мушку, а деток и нет — съел их злой Васька. Плачет, плачет бедная птичка, жалуется Боженьке на Ваську…
— А Боженька накажет Ваську? — спрашивает Люба, и в голосе ее слышатся слёзы. Ей жаль бедных птичек.
— Боженька добрый. Он всё терпит, ждёт, что Васька опамятуется…
Слушал я этот разговор, и мне становилось всё тяжелее. Я старался оправдать себя, что коллекции нужны для изучения естественной истории, что многие поступают так, как я, и несмотря на это, я сознавал, что поступил нехорошо.
Люба давно уже спала. Охая и кряхтя, улеглась и нянька. Но мне не спалось. Сердце сжимало какое-то грустное, тоскливое чувство.
Торопливо одевшись и осторожно ступая, захватив яички, я вышел через кухню в сад. Я знал, что птичка вряд ли вернётся к разорённому гнездышку, что яички теперь уже испорчены, но мне хотелось во что бы то ни стало возвратить их обратно.
Сад спал. Таинственно глядели залитые лунным светом деревья. Пахло распустившейся черёмухой. С большим трудом я добрался до забора и, царапая лицо, руки, обжигаясь крапивой, принялся раздвигать колючие ветки, отыскивая при бледном лунном свете гнездо.
Искать пришлось долго. Руки дрожали, я боялся натолкнуться на жабу, которых здесь было много и которых я страшно боялся. Наконец я наткнулся на мягкий комочек — это было гнездо. Торопливо сунув принесённые яички, я напрямик через клумбы бросился домом.
Долго потом не мог заснуть я в эту ночь и забылся только под утро, когда бледный утренний свет заглянул сквозь прорези ставень.
…Однажды, месяца два спустя, когда я сидел в своей комнате и читал, вбежала запыхавшаяся Люба.
— Женя, Женя, посмотри, что я нашла в крыжовнике у забора, — проговорила она, протягивая мне маленькое гнёздышко с пятью пестрыми яичками.
— Посмотри, няня говорит, что птичка его бросила. Не могла она деток бросить — верно её съел гадкий Васька… Гадкий, гадкий Васька…
Маленькая Люба и не подозревала, как больно было мне слушать её слова!
Е.И. Шведер
