Мир Вам, дорогие посетители православного сайта “Семья и Вера”!
К познавательному просмотру (и прочтению) предлагаем очередной выпуск передачи “Беседы с батюшкой” телеканала “Союз”, гостем председатель Комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства Санкт-Петербургской епархии протоиерей Александр Дягилев.
Тема нашей передачи – «Семья и школа».
– Казалось бы, какая-то светская тема, но тем не менее завтра День знаний – день, когда мы сталкиваемся с этими вопросами. Вы занимаетесь этими вопросами уже много лет. Скажите, пожалуйста, насколько это актуальный вопрос, насколько актуальная проблема?
– Проблема на самом деле огромная. Потому что нас когда-то, может быть, неплохо учили, хотя очень многое зависит от школы, но тема отношений внутри школы всегда оставалась как-то за бортом. У меня трое детей, все трое сейчас учатся, старшая дочка сдала ЕГЭ, сейчас уже учится в институте, а сын и младшая дочь завтра тоже пойдут в школу. Я могу честно сказать, что их отношение к школе весьма и весьма напряженное, регулярно приходится выслушивать: «я больше не пойду, я так больше не могу». И я понимаю – почему. Потому что действительно чаще всего это сложности даже не со сверстниками, а именно с учителями.
В то же самое время меня регулярно приглашают в разные школы с лекциями, у нас есть целый курс, который называется «Школа для родителей и воспитателей», то есть когда, по сути, мы обучаем взаимодействию с детьми как родителей, так и педагогов. И, кстати, многие из них, закончив этот курс, говорят: почему этому не учат в педуниверситете имени Герцена? Здесь мне трудно что-либо сказать. В общем-то, принцип, который у нас есть: плохих людей нет, их в природе не существует, Бог плохих людей не создавал, но по какой-то причине хорошим людям не удается уживаться друг с другом. Какие-то стереотипы, какие-то уже накатанные колеи, в том числе в традиции взаимоотношений, приводят к тому, что между школьниками и учителями часто идет какой-то иногда вялотекущий, иногда ярко выраженный конфликт.
Моя супруга вспоминает, что как-то пришла в школу во время уроков, ей нужно было срочно позвать одного из наших детей. И вот она заходит в школьный коридор, понятно, что двери в классы закрыты, но тем не менее из-за дверей что-то такое доносится. И вот она проходила мимо одного из кабинетов и слышит: «Рты закрыли!» – так, что в коридоре было слышно. То есть что там происходило, трудно сказать, причем это был кабинет изобразительного искусства. Видимо, у педагога были какие-то сложности с детьми в тот момент, и вот так это решалось через некий прессинг.
И действительно, стоит задумываться не только о том, чтобы детям дать хорошие знания по физике, химии, математике, но, может быть, даже очень важный такой навык – просто умение выстраивать взаимоотношения и друг с другом, и со сверстниками, со старшими, с младшими. А этого современная школа часто не дает или даже дает скорее антипример, потому что между преподавателями и школьниками часто нет диалога, есть просто давление, и это считается воспитательным процессом. В общем, так или иначе, тем действительно очень много. Но я думаю, что нам будет сейчас о чем поговорить, и наверняка у наших телезрителей будут вопросы.
– И если все-таки говорить о семье и школе, я прежде всего думаю о том, что во взаимоотношениях родителей и учителей разменной монетой становятся сами дети. И в зависимости от того, насколько успешна семья, так или иначе выстраиваются отношения между учителями и родителями. При всем этом как нам, людям православным, верующим, выстраивать эти отношения с теми, кто в школе? Учителя могут быть и совсем атеистами. Может быть, терпеть или, наоборот, как-то стараться защищать своих детей?
– Непростая тема на самом деле. Дело в том, что очень часто, когда говорят о православии, то подразумевается даже не само православие как вероучение, как религиозные убеждения человека, сколько следование канве неких традиций (понятно, что русских народных традиций; может быть, необязательно народных, а каких-то дореволюционных городских). Но мы живем в другом мир, в другом обществе. И вот здесь получается, что мы не может быть теми православными, какими люди были, скажем, в начале XX века или в XIX веке.
Методы воспитания, обучения и взаимодействия сейчас несколько иные. Семья тогда было патриархальной, в советские годы она стала детоцентричной, сейчас это новый тип семьи – супружеская семья, когда ребенок – это как некая опция, которая может быть, а может не быть. И часто такие дети чувствуют себя брошенными. И даже если вспомнить, например, нашу с вами молодость, мы помним так называемые гоп-компании, и при всех их очевидных и явных минусах это все-таки было место взаимодействия, общения. А сейчас дети часто просто уходят в гаджеты, всевозможные мобильные игры, приложения и так далее.
Мне рассказывали, что типичная картина в современной школе часто бывает такова. В перемену раньше, я помню, мы выбегали из класса, а сейчас некоторые даже не выходят, тут же достают мобильники, начинают что-то там делать. Даже со своими же одноклассниками порой предпочитают общаться через всевозможные социальные сети, хотя находятся рядом, лайки там ставят друг другу и так далее.
Мы живем в обществе, где люди все больше и больше дезинтегрируются. Возможно, ключевой задачей Церкви скоро будет стимуляция людей на непосредственное общение друг с другом. Как быть православному человеку в этой ситуации? Как раз быть скорее примером того, что я не отрываюсь от реальной жизни и не ухожу в виртуальные пространства. Это первый момент.
Далее, взаимодействие с учителями. Действительно, чаще всего при каком-то открытом конфликте педагогов и детей традиционно родители встают на сторону педагогов. Иногда, бывает, на сторону своего ребенка, но и то, и другое оказывается на самом деле весьма неконструктивным, потому что отношения только натягиваются и ухудшаются, причем как между педагогом и ребенком, так и внутри семьи.
Очень важно, чтобы у родителей были взаимоотношения с педагогом напрямую. На это стоит обратить внимание. Очень часто в наши дни люди предпочитают так: я в школу отдал, и вот чем они там занимаются – это их проблемы, максимум на родительском собрании я услышу точку зрения педагога, а точку зрения ребенка я слышу каждый день. Но, как правило, всерьез она воспринимается меньше, потому что он маленький: что он понимает – такое отношение. В итоге разрыв отношений, сложности в семье, в итоге потом дети бунтуют и против школы, и против родителей.
Ведь нужно понимать: педагоги тоже люди. Каждый из них пытается выстроить процесс наилучшим образом, как он считает нужным, как он понимает. Его часто тоже ведь не учили, как это делать, этому не учат в школах, этому не учат часто, к сожалению, даже в педагогических вузах. То есть взять какие-то даже психологические моменты, то есть чувства ребенка, как их учесть, как их назвать, взаимоотношения внутри некоего коллектива людей.
Потому что, например, для большинства психологов не секрет, что школьная аудитория очень часто естественным образом разделяется на три категории. Первых называем
условно отличники: это дети, которые вроде как нацелены на учебу. Очень часто, кстати, если разрешить им выбирать парты самостоятельно, они предпочитают либо передние ряды, либо ближе к окну.
Вторую категорию детей назовем «культурно-развлекательная», то есть их интерес где-то, не в этом классе, им нужно отсидеть этот урок, им нужно что-то минимальное запомнить, чтобы получить нормальную оценку, чтобы родители не приставали и в аттестате все было в порядке. Но они не радеют об учебе, они инстинктивно стремятся сесть как можно ближе к выходу из класса. Урок кончился, они срываются с места и идут куда-то туда, в последнее время в виртуальную реальность.
А третья категория – назовем ее «безобразники».
– «Камчатка».
– «Камчатка», именно туда они и садятся. И вот выстраивать отношения с каждой из этих категорий нужно по-своему, потому что у каждой из них свои цели, свои мотивы, свои особенности. Например, часто проблемы отличников в том, что они между собой мало взаимодействуют, в то время как «камчатка», наоборот, самая сплоченная, самая активная и часто задает тон в классе. И очень часто урок превращается в перепалку учителя с «камчаткой». В общем, вот эти моменты, как их разруливать (к сожалению, часто я сталкивался), современные педагоги не знают, либо начинают это понимать уже ближе к пенсии.
– Вопрос телезрительницы из Ленинградской области: «Мы на праздник Успения с паломнической группой приехали в монастырь и хотели на литургии исповедоваться и причаститься. Но получилось так, что из-за длинной дороги мы опоздали на исповедь, которая перед литургией. После «Отче наш» батюшка вышел и исповедовал еще двух человек (прихожанку и монахиню), а нашей группе отказал в исповеди и тем самым сказал, что мы не имеем права причаститься. У нас даже плакали некоторые молодые. Как батюшка с нами поступил? Я не могу его осуждать, но тем не менее в душе у меня осадок».
– Это действительно обидная ситуация, безусловно, очень обидная, если вы тем паче готовились и ехали как паломники; не ваша вина, что вы опоздали. Это, может быть, вина водителя, даже не вина водителя, а это дорожные условия и так далее. Я бы в этой ситуации, безусловно, пошел навстречу. Более того, я часто задумываюсь о том, что священник вправе встать между Чашей и человеком и сказать «не пущу» на самом деле только в исключительных случаях, которые оговорены канонами.
Я напомню, что по канонам полагается отлучение от Причастия и наложение некой епитимьи только в случае, если человек отрекся от Бога, от Христа, от веры (то есть факт отречения), в случае убийства, блуда, прелюбодеяния, кражи (то есть сначала верни, только потом сможешь получить прощение грехов и приступить к Чаше), колдовства, ворожбы. Кстати, к убийству относятся и аборты. То есть это те ситуации, когда священник вправе наложить епитимью и не допустить к Причастию. Также к этому относится то, что не является грехом, – это месячные у женщин и если у супругов были интимные отношения перед литургией. Вот это те случаи, когда священник вправе не допустить до Причастия.
Я бы к этому добавил еще одну причину, она, конечно, не каноническая, но, к сожалению, в наши дни часто приходится с этим сталкиваться. Это когда человек зашел в храм, не очень понимая, что здесь происходит, и вообще не имея понятия, что находится в Чаше. Но вдруг увидел, что все куда-то идут, и тоже пристроился к очереди. Вот в этой ситуации, мне кажется, священник вправе ему что-то сказать. Но и то так: давай, мол, отдельно с тобой поговорим, потом подойдешь, когда будешь знать, что это такое. В остальных случаях, например, из-за того, что человек не вычитал канон ангелу-хранителю или опоздал к началу, тем паче не по своей вине, я бы на месте священника поостерегся. Потому что, возможно, Господь людей призывает, а ты вот так встаешь. Почему? То есть либо какой-то вопрос утверждения собственной значимости, либо это вопрос просто банальной лени. Устал исповедовать, тут еще целая группа приехала. Трудно сказать. В конце концов, можно было какую-то общую исповедь сделать, ведь есть разные варианты.
Мне кажется, что я бы в этой ситуации поступил по-другому. Возможно, у батюшки были еще какие-то свои причины. Я понимаю, что это печально, но в этой ситуации, мне кажется, грамотно – это просто молиться за священника и со смирением принять то, что есть. Смирение, собственно говоря, – это одно из христианских добродетелей. И, возможно, вам Господь за это еще больше воздаст. Причаститься же можно у себя в храме, куда Вы ходите, где являетесь прихожанкой.
– У нас есть вопрос, который поступил к нам на сайт. Одна женщина спрашивает о том, что у нее после соборования испортилось масло, очень переживает по этому поводу. Что в этом случае делать?
– Общий принцип: если есть какая-то святыня, которая по какой-то причине пришла в негодность, то либо в печку, либо в речку. То есть в текущую реку, либо в какое-то непопираемое место, если рядом реки нет, либо просто в печку. Но масло, наверное, в печку все-таки не стоит, так что как-то так.
– То есть в речку, что называется.
– Да.
– Спасибо. Есть еще один очень серьезный аспект, с которым я столкнулся в том числе. Мы в православной семье, конечно же, молимся перед едой и после принятия пищи. И когда моя дочь пошла в школу, то для меня возник вопрос: «А как же она будет молиться перед едой и после еды в школе, где рядом нет практически ни одного верующего человека?» Но мы решили этот вопрос. А как вообще в принципе здесь поступать?
– С моей точки зрения, если школа светская, то явно себя выставлять, что ты православный или православная, – это тоже провоцирует конфликтные ситуации. Можно перекреститься, про себя прочитать молитву, аккуратненько перекрестить еду, необязательно для этого даже вставать, либо перекреститься можно непосредственно перед тем, как зайти в школьную столовую, помолиться про себя, а затем перекрестить еду.
На самом деле этот вопрос, который Вы сейчас подняли, относится и к теме так называемых православных школ. Такие существуют, и там действительно в классах висят иконы, в трапезной висят иконы, и там принято молиться перед началом урока, после окончания урока, перед едой, после еды. Там, конечно, с этой точки зрения легче. Но я, например, когда у нас встал вопрос о школе, предпочел, даже где-то настоял, чтобы наши дети учились все-таки в светской школе. При всех ее минусах я понимаю, что после окончания школы наши дети пойдут в мир, такой, какой он есть. И школа действительно отчасти является моделью этого мира. И если дети будут расти в какой-то рафинированный атмосфере, вот такой православной, тем более что, к сожалению, многие православные школы часто отличаются вот этой обрядово-ритуальной стороной, но с явными провалами с точки зрения знаний той же физики, химии, математики и так далее. Хотя я не говорю, что все, но есть такая тенденция. Или какой-то там чрезмерный, может быть, уклон в сторону послушания, чего-то такого. А нам же важно, чтобы наши дети умели сохранять веру в неверующем мире и умели действительно трезвомысленно оценивать ситуацию, где могу встать, перекреститься, прочитать «Отче наш», а где, может быть, этого не стоит делать.
– Вопрос телезрительницы из Екатеринбурга: «Не секрет, что в нашем образовании в школах подавляющее большинство педагогического состава – это женщины, причем ближе к пенсионному возрасту и пенсионного возраста. Какое влияние вот такое положение вещей может оказать на воспитание и образование детей? И как Вы считаете, приток мужчин в образование возможен когда-нибудь или нет?»
– Очень сложная тема, потому что ставится гендерный вопрос. Понимаете, наша страна и весь мир пережили несколько катаклизмов. Я уже говорил в начале передачи, что когда-то семья была патриархальной, потом она стала детоцентричной, сейчас она стала супружеской. Это связано не только с военными конфликтами, когда гибли мужчины и так далее, но и с определенными экономическими причинами: массовое переселение людей в город, разрушение традиционных семейных отношений, потому что традиция рушится, если меняется уклад жизни семьи. Соответственно – разрыв традиции, причем он несколько раз происходил. Мы живем в то время, когда дети, в принципе, живут не так, как жили их родители, то есть уже идет разрыв.
Во многом, конечно, это произошло в советские годы, когда возникла детоцентричная семья, где всё ради ребенка, всё во имя ребенка, цель – причинить ребенку максимум счастья. Этим прежде всего занималась мать, а задача отца, если он нормальный, адекватный, непьющий, была зарабатывать деньги на семью (плюс чинить розетки, краны, что-то такое). И вот в этой ситуации получается, что у мужчин возникла идея: моя задача зарабатывать деньги для семьи (эта идея и сейчас есть), а вот всем, что касается внутренней жизни семьи, пусть занимается жена. То есть идея того, что воспитание детей – не мужское дело. Помимо этого у учителей низкие зарплаты, и про это говорят, что, мол, поэтому мужчины не идут, непрестижная профессия. Но на самом деле за этим стоит нечто более глубокое – сама идея, которая в головах у многих мужчин, что воспитание – это женское дело.
И дальше это начинает клонироваться в следующее поколение, потому что мы с детства в детских садиках сталкиваемся с нянечками, воспитательницами, в школах сталкиваемся с учительницами и редко-редко когда с учителями. Если еще до войны, даже еще в 20–30-е годы, учителей было больше, чем учительниц, то в послевоенные годы ситуация стала меняться, причем стремительно. И вот теперь это уже клонируется как идея. Если придете в педагогические учебные заведения, вы увидите, что среди студентов в основном девочки, девушки, а мужчины на таких специальностях, как труд или физкультура.
Я надеюсь, что ситуация будет меняться, хотелось бы. Хотя для этого должны возникнуть какие-то и экономические предпосылки, и буквально нужно как-то это дело продвигать. И, с моей точки зрения, исключительно женское воспитание травмирует и мальчиков, и девочек. Для мальчиков – мама доминирует, а папа где-то там деньги зарабатывает, дальше детский садик, воспитательница, нянечка, учительница в школе. Мальчики приучаются к этому: я должен слушаться женщину, я должен ждать команды женщины. И вот отсюда тот сам мужской инфантилизм, который потом мы встречаем в семьях. Соответственно, девочки, наоборот, приучаются к такой модели: я должна быть сильной, должна стать вот такой командующей, рявкающей: «Рты закрыли!»
И возникает то, что мы сейчас имеем, к сожалению. То есть это сказывается, получается, не только на учебе, но и на семьях.
– Вопрос телезрительницы из Санкт-Петербурга: «Меня волнует появление в школах каких-то несанкционированных обществ. В частности, то, что директора допускают к детям на занятия какие-то сторонние организации, которые приходят, и не всегда они служат какому-то положительному образовательному процессу. Потому что, помню, когда мы учились, к нам приходили последователи Порфирия Иванова и рассказывали об интенсивном закаливании, которым занимаются. А сейчас тоже эта опасность существует. Потому что я понимаю: одно дело, если придет какой-то представитель организации «Жизнь», которая влияет на мысли девочек, желая не допустить абортивных процессов, а есть ведь такие, которые даже сектантские. И не знающий этого светский руководитель может допустить их в школы».
– Мне кажется, сейчас эта проблема все-таки отчасти ушла, это было более актуально в 90-е годы, когда действительно возможные религиозные организации, чаще протестантские или сектантские, просто лезли в школы. Причем порой это сопровождалось всевозможной раздачей гуманитарной помощи, задабриванием директоров и так далее, чаще всего с западной поддержкой.
Но сейчас, мне кажется, немножко даже другая крайность. Сейчас, например, мне прийти в школу и что-то рассказать детям о православии, например, в рамках той же православной культуры в таком виде, по крайней мере, невозможно. Хотя был у меня опыт, но это было, наверное, лет восемь назад, когда меня пригласила преподавательница изобразительных искусств в одну школу, чтобы я для старшеклассников в ее присутствии рассказал о картине Сальвадора Дали «Тайная вечеря». Хотя, понятное дело, «Тайная вечеря» Сальвадора Дали весьма своеобразная картина на самом деле. Тем не менее я увидел в этом шанс вообще рассказать о том, что такое Тайная Вечеря. Они же про это не знали. Я был приглашен как некий эксперт в данной теме, на конкретный урок по конкретной тематике.
Я помню, что когда сам учился в школе (это были 80-е годы), где-то в старших классах у нас были встречи, то есть к нам в класс приходили инженеры, военные. Чаще всего это были родители кого-то из учащихся в нашей же школе, они просто рассказывали о своей работе. То есть происходила определенная профориентация, что ли, ну и заодно некое представление о том, где люди работают, чем они занимаются. И мне кажется, кстати, в этом особо ничего плохого нет.
Но где вот эта грань? Кто этот человек, который пришел в школу? Или кого, может быть, даже преподаватель пригласил… Насколько полезна эта информация – здесь, конечно, сложный вопрос. То есть вообще всех запретить приглашать? Тогда опять-таки школа будет вариться в собственном соку в отрыве от реального мира. А с другой стороны, если разрешить всех подряд приглашать, я согласен, могут прийти странные люди. Но Ваш звонок меня немножко удивил, потому что, мне кажется, сейчас все-таки в общем и целом в большинстве школ тенденция именно к закрытости, то есть никого не приглашать, никакие организации; только педагоги и так далее.
– У нас сейчас есть другие крайности, когда, например, в школе ведутся уроки йоги. Но ведь йога – это не только гимнастика, а еще и целое религиозное направление. И, конечно же, тоже наверняка этих проблем сейчас много под какими-нибудь другими видами, потому что у лукавого многообразие.
Вопрос телезрителя из Оренбургской области: «Помимо образования в школе сейчас актуальным становится образование на дому, то есть в семье. Каково отношение Церкви к этому образованию и воспитанию на дому? И плюс православная семья, какие она нагрузки несет? Что Вы скажете на этот счет?»
– На самом деле вопрос тоже непростой. В конце концов решают родители, и я знаю такие ситуации, когда кто-то из родителей этим занимается. Но это подразумевает, что один из супругов достаточно хорошо зарабатывает, чтобы полностью обеспечить семью, а второй просто полностью берет на себя обеспечение детей именно соответствующим образованием. То есть берутся учебники, все уроки, все темы изучаются дома, дома пишутся диктанты, контрольные работы. Но, так или иначе, ребенок прикреплен к некоей школе и периодически туда ходит, сдает свои работы, сдает экзамены, получает оценки и школьный диплом.
Допустимо ли это? В общем-то, да, допустимо, но должно ли это стать нормой? То есть стоит ли за это агитировать или тем паче привязывать к православию и говорить, что вот это православно, а это – нет? Моя точка зрения, что это одна из методик образования, вполне допустимых, но не увязанных непосредственно с православием как с конфессией, как с традицией.
Да, у нас до революции существовала традиция, что к тем же дочерям и сыну императорской семьи приходили учителя, и уроки проводились не в какой-то школе, они учились у себя во дворце. Иногда то же самое было у детей знатных семей, и мы знаем, что их образование было очень неплохим.
В наши дни, например, я знаю такую ситуацию. Дело в том, что я служу в двух храмах, один из них находится в деревне, в двухстах километрах от Питера. Если ехать еще дальше, там есть маяк, к этому маяку ведет тропинка, туда на машине даже не проехать, там только на катере можно подъехать, если на каком-то транспортном средстве. Там живет маячник, его зовут Игорь. У него жена, двое сыновей, живут во многом буквально натуральным хозяйством: как говорится, на лосятине, лососятине (на том, что Ладожское озеро дает). Соответственно, папа обслуживает маяк, дети с детства ему помогают, живут фактически в хижине в лесу, на берегу Ладожского озера возле маяка. Дети, таким образом, в течение практически всего года учились дома, а периодически ездили в Петербург, в школу, к которой были прикреплены, и там сдавали экзамены. И, в общем-то, неплохо закончили, ЕГЭ сдали нормально.
Так что почему бы и нет? Это возможная форма, но я не считаю, что она абсолютно идеальная, что давайте закроем школы, все будем учиться на дому. Это, думаю, тоже неверно.
– У меня еще один интересный вопрос. В 50-е годы отдельно учились мальчики и девочки, и сейчас я знаю уже несколько школ, где с определенного возраста (не с первого класса) тоже начинают вводить в школах раздельное обучение: отдельно девочки, отдельно мальчики. Каково Ваше отношение к этому?
– Я не только священник, но и психолог, у меня есть соответствующее образование. И эту тему изучали, то есть особенности формирования центральной нервной системы у мальчиков и девочек, девочки на каком-то этапе жизни начинают опережать мальчиков в своем развитии. Когда мальчики и девочки учатся вместе в одном классе по одной и той же программе, то как раз в младших классах девочки скорее будут мальчиков опережать. Мы знаем эту классическую ситуацию: обычно девочки отличницы, мальчики троечники. Потом мальчики девочек, как правило, догоняют, в старших классах могут даже обогнать. Девочки как бы «сползают», а мальчики, наоборот, уходят в отличники. Не все, конечно, но многие.
Какие-то стереотипы поведения, взаимоотношения, в том числе с людьми противоположного пола, формируются именно в ранние годы жизни. Вообще мы часто даже не понимаем, что значительная часть нашей личности формируется первые три года нашей жизни, которые мы не помним. Тем не менее возраст семи-девяти лет тоже очень значим. Находясь в этом возрасте, получается, мальчики приучаются к тому, что они какие-то такие «недоделанные», а вот девочки – они отличницы, у них списать можно, они все знают лучше и так далее. И опять-таки это приводит к тому, что мальчики, даже когда вырастают, все равно имеют некий комплекс по отношению к девочкам.
Я имел опыт служения в Великобритании, в Сурожской епархии, в 2006–2007 годах. И вот там я обратил внимание на интересную вещь. Там есть очень разные школы, но в дорогих частных школах, как правило, как раз в младших классах обучение раздельное. И, с моей точки зрения, в раздельном обучении есть свой смысл, и лучше бы, чтобы и программы были немножко разными. И вот как раз где-то уже ближе к старшим классам можно было бы их объединять, и то это нужно делать очень грамотно. Уже потом учить их взаимодействовать, когда они сливаются в единый класс.
Но в раздельном обучении есть свои плюсы (хотя в наши дни это считается чем-то немодным, устарелым и так далее), причем именно с психологической точки зрения. То есть это чисто научный подход, это даже не вопрос какого-то религиозного контекста и так далее.
– Спасибо. Вот если представить себе современную семью, то, как правило, в большинстве это муж, жена, один ребенок. И понятно, что тут опять возникает проблема любимого ребенка, но только с одним маленьким аспектом. Жена на работе, муж на работе, и ребенок остается с бабушкой. И воспитание бабушки – это сейчас, наверное, всеобщее дошкольное образование. В этом случае вопрос: насколько оправданно вот такое распределение? То есть, с одной стороны, бабушка многоопытна и знает, конечно, много: «Я вырастила сама, значит, выращу и внучку». Но разве не увеличивается здесь конфликт поколений? И что в этом случае делать? Тем более если мы знаем, что семья сегодня – это не просто союз мужчины, женщины и ребенка, а это просто какой-то уже социальный продукт.
– Патриархальная семья подразумевала, что несколько поколений живут под одной крышей, но в ней были жесткие традиции на уровне буквально ритуала. В частности, например, было то, что никогда дед или бабушка не позволяли себе ругать своих детей, родителей своих внуков, в присутствии внуков. Это было жестко. То есть сначала выслать всех внуков, потом только разбираться между старшими поколениями. Вот идет разборка между папой, мамой, бабушкой и дедушкой по каким-то вопросам, когда, например, бабушка может отменить решение папы при детях, да еще и так: «Ты что? С ума сошел? Надо так!» И падает авторитет и бабушки, и родителя.
Причем дети ведь тоже очень интересные, их психологии никто не учил, но интуитивно они начинают вклиниваться в эту брешь, ища какой-то своей выгоды, чтобы лишний раз оправдать свое желание полениться, ничего не делать или уйти в тот же самый гаджет. И тут начинается такая очень тонкая игра. Плюс современный инфантилизм, который действительно присутствует и у мужчин, и у женщин, кстати. Особенно когда традиции отсутствуют, а несколько поколений живут под одной крышей, это приводит к тому, что младшее поколение (папа и мама) долгие годы не может вообще вырасти в самостоятельную семью. Они себя продолжают воспринимать как родителей своих детей, но при этом еще они дети вот этих вот… И в итоге смотрят на то, что бабушка с дедушкой скажут.
В общем, это сложная ситуация; не происходит исполнения заповеди, кстати. Это заповедь Священного Писания: «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей». То есть это важно – оставить отца и мать. Оставить – не значит забыть, перестать чтить и уважать, но выставить эту дистанцию. Если не удается выстроить эту дистанцию, скажем, через диалог, то, может быть, даже буквально жить раздельно. Может быть, бабушку с дедушкой приглашать, особенно посидеть с детьми, когда куда-то уезжают, когда какие-то мероприятия, когда это командировки, еще что-то. Но все-таки лучше, чтобы бабушки-дедушки были на некотором расстоянии. Рядом, но на некотором расстоянии. Пожалуй, это оптимальный вариант. Опять-таки по многим причинам в наши дни это оказывается невозможным. Да, я согласен, начинаются конфликты, которые достаточно губительны для каждого из поколений.
– Вопрос телезрительницы из Красного Села Санкт-Петербурга: «У меня девочка пойдет во второй класс. И насущный вопрос у меня с первого класса: как не испортить душу ребенка влиянием одноклассников и вообще школьников, которые приносят с собой гаджеты, говорят о компьютерных играх, каких-то мультиках? Ребенок вообще не в теме просто. Мы не показываем этого, ограждаем ребенка от этого, и она будет чувствовать себя белой вороны. Как настроить мою дочку на пребывание в обществе детей, которые все в компьютерах, в гаджетах, в какой-то невероятной моде? Будут оказывать давление, ей будет тоже хотеться всего этого. Как объяснить, что это неполезно, что это не нужно, как иметь вот этот внутренний стержень? Может, она это и понимает, но она же будет хотеть стать частью общества, иметь друзей, общаться. Вот это раздвоение личности к чему приведет?»
– Я постараюсь тоже как-то кратко ответить. Как раз в нашем проекте «Школа для родителей и воспитателей» на одном из уроков для родителей мы эту тему разбираем. Запретный плод сладок, поэтому запрещать то, что разрешается другим, – это действительно вводить ребенка в достаточно сложную ситуацию. С другой стороны, дети намного умнее, чем порой мы о них думаем. И действительно, надо вот так буквально сесть, по-взрослому поговорить о своих чувствах, о своих беспокойствах, о целях в жизни, о том, что далеко не все то, что делают другие люди, стоит делать; для чего ты живешь, к чему в жизни стремишься… И вот, например, то или то будет помогать тебе в этом или нет.
В любом случае, конечно, какие-то искушения будут. Ребенок через них вынужден будет пройти. Здесь важно быть рядом. Жесткие запреты, наоборот, только лишь толкают к этому. Самое главное – это все-таки некий пример родителей. И причем важно, чтобы это было не так, что вот у меня нет гаджетов по бедности. Нет, я могу иметь такие-то гаджеты, но я, например, отказываюсь от них; либо они у меня есть, но я ими пользуюсь конкретно так-то и никак иначе. И ребенок должен видеть этот пример. Потому что бесполезно, например, требовать от ребенка, чтобы он не зависал у телефона или у планшета, если вы сами часы проводите в социальных сетях и так далее.
Я благодарю Бога: мне кажется, мы с нашими детьми эту тему уже прошли. Сейчас я вижу, что они достаточно сознательно относятся к этой теме. И сейчас вопрос так остро не стоит, почему там у Мани в классе это есть, а у меня этого нет. То есть действительно надо ли это? Наши дети умеют ставить этот вопрос.
Ведь какова цель воспитания? Их, по сути, две. Первая – христианская цель: дать морально-нравственные ориентиры, подвести к Богу. Не привести, а подвести, потому что привести невозможно; сделать последний шаг, уверовать должен сам человек, и за него мы это не сделаем. А вторая цель – это самостоятельность и ответственность, чтобы наш ребенок научился выживать в этом мире, даже когда нас рядом не будет.
У нас часто как говорят? Хороший мальчик – послушный мальчик, хорошая девочка – послушная девочка. Но это ошибка, потому что послушный ребенок – это удобный для родителей ребенок, но это часто несамостоятельный ребенок, не умеющий принимать решения и отвечать за них. А важно как раз научить их быть таковыми и научить принимать самостоятельные решения, даже когда нас рядом нет. И, в общем-то, как ни странно, здесь вот эта сложная ситуация, может быть, будет способствовать достижению этой цели.
– Да, это очень интересно… Если мы все-таки говорим о школе, то мы знаем о том, что 1 сентября – это День знаний. И мне всегда казалось, что это несколько странный лозунг – один день знаний. Перед учебным годом сейчас у нас есть такая уже, слава Богу, традиция – молиться перед тем, как приступить к какому-нибудь делу, тем более к учебному году. Мы приходим в храм, просто приводим детей, и дети, в общем-то, не очень понимают, о чем речь. Соответственно, как родителям молиться за ребенка?
– Во-первых, никто не отменял молитву своими словами: «Господи, сохрани мое дитя, благослови и помоги в той или иной сложной ситуации». Во-вторых, важно показывать пример. Это намного более важно, чем говорить, давать знания и так далее. То есть говорить о вере, говорить об учебе: «Учись, учиться надо», – практически бессмысленно, если сам не показываешь пример. Ведь что такое учеба? Учеба – это развитие, развитие – это приобретение чего-то нового, чего у меня раньше не было (знаний, навыков, способностей) и уход от чего-то старого, что, может быть, было нужно на каком-то этапе жизни, но теперь уже мешает, либо вообще изначально даже вредно. И вот я от этого ухожу и приобретаю что-то новое и полезное.
С этой точки зрения учеба как один из вариантов развития – это то, что доступно любому человеку в любом возрасте. И если родители показывает пример того, что они развиваются, то ребенок будет стремиться развиваться. Если же я начинаю считать, что я всего достиг и все знаю, все понимаю и это мне не нужно, а нужно только детям, а ты давай иди учись, – эффект будет противоположным. Поэтому учитесь, развивайтесь как можете, получайте новые знания, новые навыки, и ваши дети будут тянуться за вами. В том числе это относится и к молитве. Молитесь по жизни, обращайтесь к Богу перед началом ваших дел, и ваши дети начнут тогда молиться. Это будет, пожалуй, самая главная награда, когда уже не вы будете понуждать, а они сами будут ко Господу обращаться.
Как раз 11 сентября мы планируем провести что-то типа мастер-класса о том, что такое школа для родителей и воспитателей. Это будет в семь вечера в здании Духовной академии. Все желающие могут прийти, посмотреть, что это такое.
Ведущий Глеб Ильинский
Записала Елена Кузоро
Беседы с батюшкой. Воспитание детей в духе православия
