В июне 1831 года в Петербурге началась эпидемия холеры, повлекшая за собой многочисленные смерти и бунт народа.
Эпидемия холеры
Холера вторгалась в Россию XIX века несколько раз. Однако врачам была неизвестна природа болезни, пути ее распространения, никто не знал, как с ней бороться. Единственное, что помогало – изоляция больных и введение карантина. Даже Александр Пушкин искренне полагал, что «холеру лечат, как обычное отравление: молоком и постным маслом», и что она может возникнуть от простуды. Пушкин же считал, что в столице эпидемия не может быть сильная, так как там «много воздуха, да при том и море». К слову, во время вспышки инфекции поэт, как и многие, оказался под карантином в селе Болдино. И там, в заточении, он написал как никогда много произведений, в частности закончил «Евгения Онегина». Так что холера парадоксально оказала помощь русской классике.
Столица же заранее стала готовиться к очередной встрече с холерой, но предотвратить ее не удалось. Холера пришла в июне 1831 года и стала одной из самых сильных за всю историю города. Ее жертвами стали около 10000 человек, преимущественно из простого люда. Первые двое холерных больных в городе были выявлены штаб-лекарем Бланком среди рабочих, прибывших на судах из Вытегры. Один из них в тот же день скончался. А через два дня больные холерой стали выявляться уже повсеместно. За первые две недели в Петербурге заболело холерой 3076 человек, половина из которых скончалась. В сутки число вновь заболевших могло превышать 500 человек.
Санкт-Петербург быстро опустел, по его безлюдным улицам теперь катались только холерные повозки, а на мостовых лежали еще неубранные тела. Умершие от холеры погребались нагими на специальных карантинных площадках, «в ямах не менее одной сажени глубины без гробов или в открытых гробах», тела засыпали только гашеной известью.
Люди выходили из своих домов лишь по крайней необходимости. Мрачное описание столицы в те дни оставил главный жандарм империи Александр Бенкендорф. Он и сам заболел холерой, но выздоровел.
«На каждом шагу встречались траурные одежды и слышались рыдания. Духота в воздухе стояла нестерпимая. Небо было накалено, как бы на далеком юге, и ни одно облачко не застилало его синевы. Трава поблекла от страшной засухи – везде горели леса и трескалась земля».
Борьба с эпидемией и холерный бунт
На борьбу с холерой были брошены все силы, но их было мало. Скажем, в военно-сухопутном госпитале, где находилось свыше 300 холерных, работал один лекарь с несколькими студентами. Однако такие бедствия редко приходят в одиночку. Вскоре к холере присоединилась паника. По городу поползли слухи, что врачи-иноземцы распространяют заразу, заманивая людей в больницы. Врачей начали ловить и избивать, громить холерные кареты.
4 июля на Сенной площади рядом с центральной холерной больницей возник уже бунт. Толпа ворвалась в здание. В окна выбрасывали лекарства, нападали на врачей. Вызванный батальон Семеновского полка не смог сдержать толпу. Лишь внезапный приезд государя Николая I из Петергофа помог навести порядок. По свидетельствам, император въехал в открытой коляске на площадь и прямо из экипажа обратился к народу:
«Учинены были злодейства, общий порядок был нарушен. Стыдно народу русскому, забыв веру отцов, подражать буйству французов и поляков…»
Волнение после этого очень быстро стихло.
Эпидемия холеры в Санкт-Петербурге закончилась лишь осенью. Тогда же она впервые вызвала эпидемии в европейских странах, окончательно затихнув лишь в 1838 году.
