Вообще ответственными за воспитание человека являются родители, учитель и священник, – пишет протоиерей Константин Корепанов. – В современном обществе родители, к сожалению, не имеют общественной ответственности за воспитание ребенка. То есть воспитан он или не воспитан, у родителей никто спрашивать не будет, их никто не привлечет к какой-то ответственности. В отличие от учителя. Я не фантастические вещи говорю, а как это на самом деле бывает. Если человек совершил какое-то правонарушение, классный руководитель будет за это отвечать. Даже если это совершено в неучебное время, допустим, в летние каникулы и классный руководитель был где-то далеко, все равно его вызовут – и он будет нести ответ, почему так получилось. И если как-то усмотрится его вина, то будет не уголовное, конечно, преследование и даже не административное, просто в школе на это будет обращено внимание – и какое-то взыскание учитель получит, потому что недоглядел за чужим ребенком.
Это, может быть, нелепо, но суть остается такой – учитель несет общественную ответственность за воспитание ребенка, потому что все спрашивают со школы; с семьи уже давно никто не спрашивает. О том, что ребенок воспитывается в семье и все выносит из семьи, говорят только учителя в кулуарах своих совещаний. Я как учитель с многолетним стажем (не работаю в школе только последний год, а до этого работал в школе) говорю, что именно так и происходит. Когда мы обсуждаем какую-то педагогическую проблему, скажем, поведение какого-то ребенка и как выйти из этой ситуации, то заканчивается все пожиманием плечами: «Что мы можем сделать, если все идет из семьи?» Это понимают только учителя. Общество спрашивает с учителей. Учителя, собственно, и поставлены обществом для того, чтобы воспитывать детей.
Общество не спрашивает со священников, но священник чувствует свою ответственность перед обществом за воспитание детей, этого требует его совесть. Он понимает, что у него повышенная ответственность за судьбу людей, которые его окружают, он переживает. Это ему даровано Богом. Он пастырь. Как пастырь, он видит свой народ, крещеных детей и понимает, что паства гибнет. Он чувствует ответственность за нее, он понимает, что он должен что-то сделать, чтобы разрушение человека, развращение ребенка остановить. Он не отвечает пока перед обществом, и общество не требует этого, а как раз, наоборот, закрывает детей от влияния пастыря. Но пастырь сам чувствует свою ответственность, и он готов эту ответственность на себя взять, потому что он любит свой народ, любит свою паству, любит этих людей во Христе, независимо от того, любят они его или нет.
И вот эта любовь диктует пастырю и молитву, и переживание, и желание что-то сделать для этих людей, для этих детей, чем-то их согреть, если возможно – чему-то научить. И вот этот ресурс не использован современной системой образования. Но он может быть использован. Я не говорю, что должен, – это решает государство в конце концов; может быть, это решает общество. Но то, что он может быть использован,– это несомненно.
Практически в каждом городе, в каждом селе, где есть школа, есть священник, пастырь, который за этих детей переживает. Людям кажется, что он переживает о том, чтобы люди ходили в церковь. Для чего? Для того чтобы они принесли какие-то деньги. Но какие у ребенка деньги? Неужели люди правда думают, что пастырь заманивает детей в храм для того, чтобы они повысили благосостояние Церкви? О чем думает пастырь, когда беседует с детьми, останавливаясь на улице и смотря в глаза ребенку? О чем он думает, когда видит, как дети тусуются с пивом на площадках? О том, чтобы те деньги, которые они истратили на пиво, хорошо было бы пожертвовать в церковную кружку? Я не знаю таких священников. Я даже никогда не слышал, что есть такие священники, потому что если бы такой человек появился, он бы сгорел у престола. Потому что он воздевает руки к Богу, ходатайствуя за народ; он стоит на таком месте, где, опаленный любовью Христа, он молится (таковы молитвы, которые он произносит), чтобы Бог ущедрил всех людей, чтобы спас и привел к Себе всех, потому что Он свет, и истина, и жизнь.
И пастырь беспокоится не о церковной полноте, не о наполнении храма и даже не о том, чтобы эти дети остались с ним – он как раз и не хочет этого. Потому что он понимает, что лучше им уехать туда, где будет хорошее образование: музыкальная школа, художественное училище, где человек может свои таланты развить. Пусть он не будет здесь, но пусть он останется человеком. Пусть он не будет прожигать свою жизнь, рассматривая неприличные картинки в Интернете, куря втихушку, стреляя марихуану в школьных коридорах и так далее. Священнику больно, ему жалко этих детей; именно потому, что он – отец. Его зовут «отец». И он как отец чувствует связь со всеми этими детьми. И он переживает не только за свою семью.
Когда, например, над священником совершается рукоположение, он снимает с руки обручальное кольцо – это знак того, что теперь вся Церковь, вся эта паства, которая ему вручена, – это его семья. А стало быть, и дети, живущие в этой деревне, в этом селе, даже если они мусульмане, баптисты, свидетели Иеговы или кто угодно, для него – дети, которых жалко, если они гибнут. Если он видит, что они нашли какой-то стержень и спасаются, скажем, от наркомании и пьянства в спортивной секции, – пусть спасаются. Пусть они не ходят в храм, но пусть только не пьют. Если он видит, что человек не ходит в храм, но читает, например, Достоевского или еще кого-то, – пусть, ты только читай, только не прекращай читать и думать, и однажды тебя это выведет на ровную и прямую дорогу.
Любой священник так думает. У него свои дети есть, и он понимает, что путь ребенка к Богу очень сложный, и очень мало у кого в наше время он прямой и простой. Он просто хочет помочь. И его помощь движется только одним – ему жалко этого человека. Именно такой дар у священника, если хотите: видеть во всяком человеке человека. Этому учит его Христос, и священник по-другому не может.
Мы говорили, что современному образованию не хватает гуманистичности, не хватает именно человеческого отношения к человеку. И есть люди (они живут рядом, в соседнем доме), у которых есть такой ресурс, которые могут, умеют увидеть в человеке человека. Почему от этих людей закрывать детей? Они могут помочь.
И закончил я свой доклад именно тем, что учитель не может быть заменен священником. Да я и не думаю, что священник горит желанием заменить учителя, ему этого не надо – он хочет быть сотрудником учителя. Они ведь вместе делают одно дело. Ведь настоящий учитель умеет видеть в ребенке человека, умеет относиться к нему по-человечески. Он пришел в школу работать, а в школе по-другому невозможно работать. Тем более в наше время, когда только проблемы со всех сторон; и люди уходят. А учитель не может уйти, потому что он не может без этих детей. Как поется в песне: «Так же, как всегда, в школу с утра, ждут вас дела, ждет детвора». И учитель не может жить по-другому, потому что он – учитель.
И только современный подход, тренд современной цивилизации пытается снивелировать человека и навязывает такие антропологические практики, в которых человеческое в человеке стирается, нивелируется. Ему создают условия, в которых он теряет человеческие качества, ему навязывают такую модель поведения, в которой он неизбежно теряет человеческие качества. И ему говорят, что это здорово, его мотивируют на это, его побуждают к этому. И учителя в данном случае – одна из сильнейших общественных сил и одна из последних инстанций, которая этому сопротивляется.
Поэтому в данном случае и у учителя, и у священника одно дело – борьба за этого человека, чтобы сохранить в нем как можно больше человеческих свойств, качеств, научить его жить по-человечески в это нечеловеческое время.
Иначе будущего у нас нет. Если придет поколение людей, которые уже не люди, а просто исполняют свои функции… Неважно, какие функции – в качестве какого-нибудь экзекутора, следователя или водителя – главное, чтобы он перестал быть человеком, чтобы он почувствовал себя винтиком: делал свое дело и ни о чем не думал, чтобы в нем никогда не возникала проблема нравственного выбора. «Успокойся, у тебя нет нравственного выбора. Ты делай свое дело, получай свои деньги и больше ни во что не лезь». Так удобнее управлять обществом, понимаете, – у человека никогда не возникает проблема нравственного выбора.
А школа, учитель и священник как раз призваны и борются за то, чтобы человека постоянно ставить перед лицом нравственного выбора и учить его этот выбор делать так, как это достойно делать человеку.
Но как научить этому без обращения к опыту человеческой культуры? Я произносил в докладе несколько имен, о которых, убежден, большинство людей, большинство учителей не знают. Например, русский герой Александр Мамкин – летчик, который участвовал в операции «Звездочка». Он вывозил детдомовских детей из Полоцкого детдома через линию фронта. Всего детей было около трехсот. Он совершал последний маршрут, в самолете было, по-моему, шесть детей и двое взрослых. То есть он заканчивал эту операцию, которая прошла успешно; честь и хвала тем людям, которые ее организовали, иначе всех детей просто расстреляли бы. Он сделал несколько рейсов, и в последний рейс его самолет был подбит. За его спиной в самолете сидят дети, самолет горит. Он не может выпрыгнуть из самолета – самолет упадет. Он не может допустить, чтобы самолет рухнул – дети погибнут. И он сажает горящий самолет туда, куда надо посадить, совершенно вслепую. Его ноги обгорели до колен, до костей, его очки вплавились в череп, но он посадил самолет. Потому что там были дети.
Вы это проговариваете детям один раз, второй, показываете фотографию этого летчика… Это не фантастика какая-то, это реальные события, об этом написано, это известно, можно перепроверить. И никто не останется равнодушным. И когда его самолет загорится, человек будет знать, что он всего лишь идет по стопам таких же людей, какие жили до него.
Или другой пример. Я сам недавно прочитал про одну девочку 12-13 лет, которая в поселке под Курском спасла от смерти несколько десятков раненых солдат. Просто спасла. Не буду рассказывать из-за ограниченности эфирного времени. Когда рассказываешь это детям, их это потрясает. Девочке всего 13 лет. Она просто сделала то, что могла сделать. Через сутки в поселок вошли советские войска, которые освободили и эвакуировали госпиталь. Но упорства этой девочки хватило ровно настолько, чтобы выдержать сутки. Она их выдержала и спасла солдат. Она не хотела спасти, она просто понимала, что не может предать одного-единственного офицера, которого успела вывести из этого госпиталя и спрятать.
Или Ирена Сендлер. Или Антонина Жабинская, жена смотрителя Варшавского зоопарка, которая прятала евреев у себя, не имея к этому никакого побуждения извне, просто потому, что она человек. Вот на этих примерах воспитываются люди.
Например, наше поколение знало дневник Анны Франк, еврейской девочки, которая пряталась в Голландии, в потайном месте со своей семьей. Она все фиксировала, записывала. Но потом ее выдали, предали – и она была расстреляна. А вот Антонина Жабинская никого не предала, и все евреи, которых она прятала, спаслись. Она рисковала жизнью постоянно, но она смогла это сделать, потому что была человеком.
Вот об этом мы должны говорить в школе. И совершенно неважно знать точное количество спасенных Антониной Жабинской или Иреной Сандлер, в каком районе Варшавы работала одна или другая, в каком месяце это было и кто руководил отделением Гестапо в то время. Не это важно! Потому что все это в наше время я могу найти в Google. Не это делает меня гражданином, не это делает меня человеком, а опыт переживания встречи с такими людьми на страницах книги, через рассказ человека.
Я подчеркиваю, что «Основы православной культуры» – лишь фрагмент. А в целом человек, учитель стоит в таком месте, где он может об этом рассказать, может поделиться своим опытом встречи с этими людьми. Для меня эти люди – это люди, я их люблю, и каждому из них я в ноги поклонился бы, если бы встретился с ними. Потому что я считаю, что я бесконечно маленький по сравнению с ними. Это люди, которые явили качество, на мой взгляд, одно из самых ценных – они были мужественными.
И, переживая все это, я рассказываю об этом детям. Я не просто рассказываю некую прочитанную статью. Эта статья взволновала меня, я пережил это, это вдохновило меня, это всколыхнуло мое сердце, это побудило меня сделать какие-то поступки. И когда я об этом рассказывал на уроках в школе, дети молчали и слушали.
Я не знаю, как отзовется это слово в их жизни. Не знаю, потому что кроме меня на этих детей влияет еще огромное количество разных людей, для них значимых. Но я понимаю, что воспитать ребенка человеком можно только таким образом – через личность учителя, когда он свои знания, свое пережитое передает не из уст в уши, а от сердца к сердцу, когда он вовлекает их в совместные переживания. Тогда и происходит процесс воспитания.
И в данном случае для воспитания неважно, история это Каунасского или Краковского гетто или история апостола Павла. Главное – чтобы она была не информационным способом преподнесена, а через сердце. Например, меня взволновала жизнь апостола Павла – я об этом рассказываю. Меня взволновали строчки из Евангелия – я их рассказываю. Меня взволновала икона «Троица» Андрея Рублева – я показываю и рассказываю. Тогда будет эффект. Если же я показываю икону Андрея Рублева и говорю: «Эта икона написана в таком-то стиле, в таком-то жанре, в таком-то веке, в таком-то городе и сейчас она находится там-то, вы можете посмотреть ее там-то», – это не воспитывает. Для воспитания нужно говорить от сердца к сердцу, чтобы было переживание.
Какова цель христианского воспитания?
